Книга Вундеркинды - Майкл Чабон

— Ну, тогда нечего удивляться, что привидение украло машину и испарилось.

* * *

Ханна Грин и вездесущий Джефф топтались возле стола: Джефф вытягивал из пластикового контейнера тонкие ломтики бекона, Ханна взбивала яйца в большой керамической миске. Мощная волна душераздирающей аргентинской музыки выплескивалась из комнаты Ханны, катилась вверх по лестнице и разливалась по кухне. Джефф, помахивая ножом, читал лекцию о философии танго, в основе которой лежит латентная гомосексуальность, — я узнал идею, позаимствованную Джеффом у старины Джорджа Боргеса. Ханна скептически морщила нос. Я подумал, что Джеффу следует отдать должное: в конце концов, надо обладать определенной оригинальностью мышления, чтобы пытаться завоевать внимание девушки, беззастенчиво воруя гомосексуальные идеи Боргеса.

— Я вполне серьезно, посмотри, как они танцуют — педерастия в чистом виде, — говорил он вкрадчивым голосом.

— Ну тебя, отстань, — хихикнула Ханна и, запустив пальцы в миску, выудила кусочек яичной скорлупы.

— Нет, правда.

— Джефф… — Крабтри удрученно покачал головой. — Джефф, нам надо поговорить.

— О, привет, — воскликнула Ханна каким-то натянуто-официальным тоном. Она была одета в длинный лиловый халат, из-под подола выглядывали потрескавшиеся носы красных ботинок. Насадив на указательный палец половинку яичной скорлупы, похожей на маленькую симпатичную шапочку, она робко помахала мне рукой. Глаза Ханны сияли, на щеках проступил легкий румянец, она выглядела бодрой, хорошо отдохнувшей и говорила звонким голосом, как человек, который, пролежав несколько дней с высокой температурой, просыпается утром и вдруг чувствует, что жар спал и дело пошло на поправку. — Эй, парни, хотите яичницу?

Я отрицательно покачал головой.

— Ханна, можно тебя на минутку? — Я показал на дверь в ее комнату.

— Так ты и есть тот самый Крабтри — человек, который дико храпит по ночам? — услышал я голос Джеффа, когда мы спускались по лестнице. — Слушай, я думал, что началось землетрясение.

Я объяснил, что Джеймса Лира забрали в полицию. Нет-нет, ничего серьезного, мы его в два счета вытащим. Но для спасения Джеймса нам понадобится ее машина. Внезапное исчезновение «гэлекси» я объяснил какими-то невнятными ссылками на проделки Счастливчика Блэкмора. Нет, сказал я с тем же невнятно-загадочным выражением лица, будет лучше, если мы поедем вдвоем с Крабтри, а они с Джеффом отправятся на конференцию. Мы утрясем недоразумение с Джеймсом и буквально через час присоединимся к ним. Это было все, что я ей сказал, — все, что, по моему мнению, я должен был сказать, — но, как ни странно, Ханна не сразу согласилась одолжить нам свою машину. Она нахохлилась, отступила на шаг назад и тяжело опустилась на постель, рукопись лежала на тумбочке рядом с кроватью, все страницы были собраны по порядку, уголки аккуратно разглажены, словно к ним никогда не прикасалась рука человека. Ханна на мгновение замешкалась, потом подняла голову. Она смотрела на меня, нервно кусая нижнюю губу.

— Грэди… — начала она, снова замолкла, тяжело вздохнула и наконец произнесла: — Ты случайно не под кайфом?

Нет, я не был под кайфом и клятвенно заверил ее, что с утра не сделал ни одной затяжки. Мои клятвы звучали неубедительно, и я видел, что она не верит. Чем больше я горячился, тем сомнительнее казались мои слова.

— Ладно, ладно, успокойся. В конце концов, это не мое дело. Я бы даже не стала спрашивать… если бы… то есть я никогда не спрашивала, но…

— Что случилось, Ханна? — Я с удивлением посмотрел на ее озабоченное лицо. — Что такое?

— Иногда мне кажется, что ты слишком… слишком много куришь.

— Возможно. Да, пожалуй. А что? Почему ты сейчас об этом заговорила?

— Потому что… я не хотела, но… — Она потянулась к лежащей на тумбочке рукописи. Под тяжестью «Вундеркиндов» рука Ханны дрогнула. Когда толстая пачка бумаги плюхнулась ей на колени, звук получился гулким, словно Ханна уронила спелую дыню. Она уставилась на первую страницу, на три первых абзаца, которые я переписывал двадцать тысяч раз. Ханна покачала головой, начала было говорить и снова замолчала.

— Ну же, Ханна. Не стесняйся. Просто скажи, что думаешь.

— Начало великолепное. Честное слово, Грэди, потрясающее начало. Первые страниц двести я не могла оторваться. Мне очень понравилось. Я тебе еще вчера говорила.

— Да, помню. — Я кивнул, чувствуя, как замирает сердце и внутренности в животе сворачиваются тугим узлом.

— А потом… я не знаю…

— Не знаешь что?

— Ну, потом текст начинает… нет, местами он по-прежнему великолепен, но постепенно… я не знаю, как сказать… расплывается.

— Расплывается?

— Нет, не то чтобы расплывается, он становится… слишком насыщенным. Вот, к примеру, про индейское капище. Сначала появляются индейцы, они создают разных идолов и все такое — ладно, предположим; дальше — племя вымирает, проходят сотни лет, на месте капища остаются одни руины, идолы лежат погребенные под толщей земли, потом появляется какой-то ученый, он откапывает идолов, потом он кончает жизнь самоубийством и так далее, история про идолов растягивается страниц на сорок и уходит… я не знаю… — Ханна осеклась и захлопала глазами — она впервые оказалась в ситуации, когда ей приходилось критиковать своего учителя. — Понимаешь, история уходит куда-то в сторону, она никак не связана с твоими героями. Я не хочу сказать, что она плохая… о, нет, текст просто потрясающий, но… А рассуждения про городское кладбище… Все эти бесконечные надгробные надписи и размышления о телах, которые под ними лежат. А та часть, где ты рассказываешь про разные ружья, развешанные по стенам старого дома. А подробнейшая генеалогия лошадей, и… — Ханна поймала себя на том, что соскользнула в простое перечисление эпизодов, и замолчала.

— Грэди… — Она снова заговорила, теперь в ее голосе слышалось не просто разочарование — Ханна была в ужасе. — Ты написал целые главы — по тридцать, сорок страниц — где нет ни одного героя!

— Я знаю. — Я знал, что в книге были десятки, сотни таких страниц, но мне никогда не приходило в голову посмотреть на них с этой точки зрения. Мне вдруг стало ясно, что многие вещи, касающиеся «Вундеркиндов», никогда не приходили мне в голову. По большому счету — как странно! — я вообще понятия не имел, о чем моя книга, и даже не представлял, какое впечатление она может произвести на читателя. — О боже! — Я печально поник головой.

— Извини, Грэди, правда, извини, но я иногда не могла избавиться от мысли…

— Какой мысли?

— Я думала… как бы ты мог… какой была бы твоя книга, если бы ты не писал ее в состоянии… если бы ты писал ее со свежей головой.

Я сделал вид, что возмущен до глубины души.

— В сто раз хуже, — отрезал я, пораженный лживостью собственных слов. — Я уверен.

Ханна молча кивнула. Она не решалась поднять глаза, кончики ее ушей сделались темно-пунцовыми, ей было стыдно — за меня.