Книга Восточный проект - Фридрих Незнанский

А ведь был этот человек толковым музыкантом. Он в свое время, особенно в смутные годы «демократических» преобразований, услаждал слух москвичей почти виртуозной игрой на саксофоне в подземном разветвленном переходе под Пушкинской площадью в Москве. И в свободное от работы время был вхож в самые различные круги московского общества — от всяких молодых «перцев» и «мажоров» до солидных бизнесменов, коротавших редкие свободные вечера, точнее, ночи в закрытых для посторонних элитных московских клубах.

Итак, этот невзрачный человечек по кличке Пташка Божья позвонил Грязнову однажды на рассвете. Правильнее сказать, чуть раньше, чем занялся рассвет, и нейтральным голосом, не давая Грязнову вклиниться ни единой фразой, сообщил:

— Ну, ты как? Решил насчет сейшена на завтра, а? Нашел я толкового продюсера, он обещал хорошо отстегнуть, если компашка соберется подходящая. Ты участвуешь?.. Тогда сегодня, как договорились, уточняем. Я — на связи… Спать пошел, устал, бля…

Ровно в полдень Грязнов ждал агента в маленьком кафе на Остоженке. Пташка Божья подошел к стойке, у которой сидел Вячеслав Иванович, и пока бармен, отвернувшись к кофеварке, готовил ему двойной кофе, старик аккуратно сунул Грязнову бумажный катыш, а в ответ, так же ловко, получил почтовый конверт. Не раскрывая его, сунул в боковой карман. Вячеслав за особые заслуги, даже еще и не зная о них, положил туда, с согласия Турецкого, двести долларов, счел, что за простую информацию этой суммы вполне достаточно.

Конечно, Саня потом смеялся: дело шло о десятке миллиардов, а генерал поскупился. А с другой стороны, откуда их взять-то, гонорары для агентов? Копейки же…

Не допив свой кофе, Грязнов пошел в туалет и там развернул бумажный комок. На мятой бумажке карандашом было криво написано: «Завтра синагога в Марьиной Роще». И все, и никаких объяснений. А когда Вячеслав вышел из туалета, вытирая руки носовым платком, Пташки Божьей уже не было…

Ближе к концу рабочего дня был назначен «военный совет», на который собралась вся группа, а также пришли Меркулов и Майер. Вопрос стоял один: как понимать текст записки? Грязнов добавить ничего не мог, ибо Пташка на вызовы не отвечал — может, смылся на время, а может, и по какой-нибудь другой причине.

Из лиц, более-менее причастных к делам в синаногах, хотя и тоже отчасти, был лишь один Миша Майер. На него и устремились все взоры. Ведь новость была, с одной стороны, оглушительной, а с другой — совершенно непонятной.

— Ну что вы смотрите? — усмехнулся Майер, оглядев присутствующих. — Может быть, я раввин? Так нет… А что, это идея. Я позвоню, представлюсь, ну, кем? Ну, не Ротшильдом, конечно. Пусть я буду Ицхаком Шеиным. Есть у меня такой приятель у нас, в Штатах.

Уже говоря это, Майер заметно изменился. Его сухое и невыразительное лицо зажило своей отдельной жизнью. Или, вернее, жизнью известного ему Шеина.

Грязнов тем временем нашел телефон синагоги в Марьиной Роще. С ней не так давно были связаны неприятные события: то фашиствующая молодежь устраивала нападения и поджоги, то маньяк нашелся, который бегал с ножом за прихожанами. Одним словом, там требовалась охрана, особенно если намечались какие-нибудь массовые мероприятия — так можно было понять сообщение агента.

Майер улыбнулся, преобразился окончательно, превратившись в интеллигентного зарубежного еврея. Набрал номер и заговорил, как он потом сказал, на иврите. Это сегодня официальный язык Израиля, а в России, Европе и Америке у евреев принят идиш, так же как и языки тех стран, гражданами которых они являются.

О чем шел разговор, естественно, никто из присутствующих не понял, но лицо Майера излучало добродушие, удивление, даже изумление. Наконец, беседа закончилась, и перед «зрителями» предстало снова сухое и озабоченное лицо Миши-Майкла.

— Ситуация следующая, — сказал он. — Я представился раввину американским бизнесменом и сообщил, что много наслышан о делах его синагоги. О тех несчастьях, которые преследуют верующих, об антисемитизме — уж извините, господа, куда без этого. Одним словом, изъявил желание посетить и побеседовать. Спросил, не ожидается ли у них чего-нибудь интересного в ближайшую неделю, которую я проведу в Москве до отъезда в Санкт-Петербург? Как раз завтра, сообщил он, ожидается приятное и торжественное событие. Один правоверный еврей собирается преподнести в дар синагоге священную книгу, называемую Тора. Ну, это отдельный разговор… Дело в том, что, по религиозным правилам, каждый правоверный еврей должен сам переписать или заказать переписчику, обладающему каллиграфическим почерком, — сойферу новую Тору. Такая сложная работа может длиться целый год. Суть еще и в том, что экземпляры древней книги от постоянного употребления быстро изнашиваются. И последние буквы каждой новой книги, по обычаю, дописываются прямо в синагоге, в торжественной обстановке и, как правило, в присутствии самых уважаемых людей. То есть, проще говоря, это — событие. И оно ожидается завтра. Естественно, я получил приглашение. Единственное, чего я не сделал совершенно сознательно, — это не поинтересовался фамилией дарителя. Да это наверняка уже и не надо. Я подозреваю, что им окажется господин Подольский, под какой бы фамилией он сегодня ни выступал.

— Последняя у него была Ширман, Джозеф Ширман, — сказал Грязнов.

— Или, вероятно, просто Джо, — добавил Турецкий. — Ну что ж, приступаем к отработке? Слава, связывайся, а лучше сам поезжай в ГУВД и из кабинета Василия Владимировича звони этому раввину и сообщай ему, что, по твоим данным, у них завтра какое-то собрание. Могут быть новые попытки антисемитских выступлений. Чтобы их не допустить, ты лично расставишь вокруг здания, но так, чтоб они не бросались в глаза, своих омоновцев, которые не допустят никаких безобразий. Чем завтра лично и займешься. Но сам не светись, пусть лучше Василий Владимирович разок продефилирует в своем автомобиле с мигалкой и уедет. Остальные сейчас свободны, задания получат утром. А мы с Майклом кое о чем поговорим…

…Был самый торжественный момент. Синагога была набита битком. Когда одетый в черное и с белой шапочкой, называемой кепеле, или кипа, на голове, невысокий человек передал раввину большую рукописную книгу и раввин объявил, что этот новый экземпляр Торы стоил дарителю пятьдесят тысяч долларов, раздались аплодисменты присутствующих.

Стоящий в задних рядах Майкл Майер увидел, как от окружающей дарителя и раввина толпы людей, также в черных костюмах и белых кипах, отделился высокий мужчина, который спокойно и даже несколько торжественно подошел к сияющему от удовольствия виновнику торжества. Он молча, но не убирая с лица восхищенной улыбки, крепко взял дарителя за правую руку — и через мгновенье на ней защелкнулся сверкающий никелем браслет наручника. Даритель дернулся, но обнаружил, что его запястье с запястьем неизвестного ему человека соединяет толстая блестящая цепочка…

Турецкий специально воспользовался подарком, сделанным ему во время одной из рабочих поездок в Штаты американскими коллегами по профессии. Отличные наручники, красивые, приятно не только в руках держать, но и видеть на руках!

Даритель резко поднял голову, хотел что-то крикнуть в мгновенно обрушившейся тишине, но вдруг словно узнал арестовавшего. Не слова протеста или проклятия вырвались из его рта, а странный писклявый звук.