Книга Смерть эксперта-свидетеля - Филлис Дороти Джеймс

– И все же я был бы вам очень признателен, – сказал Дэлглиш, – если бы вы посмотрели. Это просто наитие, и мне хотелось бы знать, стоит ли разрабатывать эту версию.

– А мне хотелось бы посмотреть, как вы это делаете.

Если вы не против, – сказал Мэссингем. Она окинула его взглядом:

– Разве что-нибудь изменилось бы, если бы я была против?

Через десять минут, подняв голову от микроскпа она произнесла:

– Раз речь зашла о наитиях, у меня оно такое, если только оно чего-то стоит: эти волосы – с разных голов. Кутикула, внешний слой и сердцевина существенно различаются. Но оба волоса, по-моему, мужские. Взгляните сами.

Мэссингем наклонился к окуляру. Ему показалось, что он видит срезы двух бревен, с узорчатой и зернистой структурой. А рядом – два других бревна, с изодранной корой. Но он мог разобрать, что это разные бревна, от разных деревьев.

– Спасибо, – сказал он. – Я сообщу об этом мистеру Дэлглишу.

Глава 4

Здесь не было ничего, чем он мог бы загородиться от сверкающего, острого, как бритва, клинка. С грустной иронией он подумал, что пуля, пожалуй, была бы еще хуже. Но тут же засомневался. Чтобы воспользоваться огнестрельным оружием, нужно хоть какое-то умение; если бы в первый раз она промахнулась, он по крайней мере смог бы лишить ее возможности сделать второй выстрел. Но сейчас у нее в руке было три фута холодной стали, и в этом замкнутом пространстве ей достаточно было лишь одного колющего удара или взмаха клинка – и он будет пронзен до самой кости. Теперь он понял, почему она провела его в кабинет. Здесь не было места для маневра, не было ни одного предмета, который он мог бы схватить и швырнуть в нее. И он понимал, что не должен оборачиваться, должен, не спуская глаз, твердо и без страха смотреть ей в лицо. Он старался говорить спокойно, разумно: одна нервозная улыбка, один намек на враждебность, случайный вызов, и окажется слишком поздно убеждать. Он сказал:

– Послушайте, вам не кажется, что лучше сначала поговорить об этом? Я совсем не тот, кто вам нужен, поверьте.

– Прочтите записку – ту, что на столе, позади вас. Вслух. Он не посмел обернуться, только протянул назад руку и пошарил на столе. Пальцы нащупали листок бумаги. Он прочел:

«Вам надо получше проверять вещдоки по конопле, когда инспектор Дойл крутится в лаборатории. На какие средства он такой дом себе смог купить, как по-вашему?»

– Ну?

– Откуда это у вас?

– Из секретера Эдвина Лорримера. Стелла нашла записку и отдала ее мне. Вы ее убили, потому что она знала. Пыталась вас шантажировать. Она договорилась встретиться с вами вчера вечером в часовне Рена, и вы ее задушили.

Он чуть не рассмеялся ироничности ситуации, но понимал, что смех сейчас просто смертелен. А теперь они хотя бы разговаривали. Чем дольше она промедлит, тем выше его шансы.

– Вы что, хотите сказать, что ваша подруга считала – это я убил Эдвина Лорримера?

– Она знала, что не вы убили. Она вышла пройтись в тот вечер, когда его убили, мне думается, видела, как человек, которого она узнала, выходил из Лаборатории. Она знала, что это не вы. Она не рискнула бы встретиться с вами наедине, если бы думала, что вы – убийца. Мистер Дэлглиш мне это объяснил. Она пошла в часовню, думая, что ей ничто не грозит, что она сможет как-то договориться с вами. Но вы ее убили. Поэтому я решила убить вас. Стелле была ненавистна мысль о том, что людей запирают в тюрьмы. А мне невыносима мысль, что ее убийца когда-нибудь окажется на свободе. Десять лет в тюрьме взамен ее жизни? Как это – вам предстоит жить, а Стелла – мертва?

Дойл не сомневался – она сделает то, о чем говорит. Ему приходилось видеть людей, выбитых из колеи, шагнувших за грань терпения – в безумие; приходилось видеть этот взгляд – взгляд фанатичной целеустремленности. Он стоял совершенно неподвижно, опираясь на обе ступни, ожидая увидеть первое, инстинктивное напряжение мышц перед ударом. Старался говорить тихо, спокойно, без малейшего намека на шутку:

– Это разумная точка зрения. Не думайте, что я против. Мне всегда было непонятно, почему люди щепетильничают, когда речь идет о том, чтобы немедленно уничтожить осужденного убийцу, и вполне приемлют его медленное уничтожение в течение двадцати лет. Но там хотя бы речь идет об осужденных. Имеется такая незначительная деталь, как судебный процесс. Никакой казни без должной процедуры. И поверьте мне, мисс Фоули, я не убивал Эдвина Лорримера и, к счастью для меня, могу это доказать.

– Меня не интересует Эдвин Лорример. Меня интересует Стелла. А вы – ее убийца.

– Я даже не знал, что она умерла. Но, если она умерла между половиной четвертого и половиной восьмого, я – вне подозрений. У меня алиби – самое лучшее из всех возможных. Я был в полицейском участке Гайз-Марша, и б?льшую часть времени меня допрашивали люди из Скотленд-Ярда. А когда Дэлглиш и Мэссингем уехали, я там еще часа два провел. Позвоните туда. Спросите кого угодно. Послушайте, вы же можете запереть меня в чулане, где-нибудь, откуда я не смогу выбраться, пока вы звоните в Гайз-Марш. Господи, да неужели вы хотите сделать ошибку? Вы же меня знаете. Вы же не захотите убить меня бестолково, ужасно, оставив на свободе настоящего убийцу? Неофициальная казнь – это одно дело, а убийство – совсем другое.

Ему показалось, что рука, сжимавшая меч, чуть расслабилась. Но выражение напряженного, смертельно бледного лица не изменилось. Она спросила:

– А записка?

– Я знаю, кто это написал. Моя жена. Ей хотелось, чтобы я ушел из полиции, а она знала, что нет ничего лучше, чем небольшая служебная неприятность, чтобы заставить меня подать в отставку. У меня уже были осложнения по службе года два назад. Дисциплинарная комиссия меня оправдала, но я тогда был чертовски близок к отставке. Неужели вы не в силах распознать женское озлобление, когда с ним встречаетесь? Эта записка ничего не означает, только что она хотела меня опозорить и заставить уйти из полиции.

– Но вы же крали коноплю, подкладывая вместо нее инертное вещество?

– Ну, это совсем другой вопрос. Но вы же меня убиваете не за это? И знаете, вы этого доказать никак не сможете. Последняя партия вешдоков с коноплей, с которой я имел дело, была предназначена для уничтожения, на это имелось распоряжение суда. Я сам помогал их сжигать. К счастью, успели вовремя: инсинератор сломался сразу же после этого.

– А в вещдоках, которые вы сожгли, была конопля?

– В некоторых. Но вы не сможете доказать, что я осуществил подмену, даже если решите использовать эту записку. Сейчас уже не сможете. Да и какое это имеет значение? Я ушел из полиции. Слушайте, вы ведь знаете – я работал по делу об убийстве в меловом карьере. Вы что же, и в самом деле думаете, что я сидел бы дома в это время дня и мог бы приехать к вам по первому зову, лишь для того, чтобы удовлетворить собственное любопытство, если бы продолжал расследовать дело об убийстве, если бы меня не отстранили или не отправили в отставку? Может, я и не самый блестящий пример безукоризненной честности по отношению к своему ведомству, но я не убийца и могу это доказать. Позвоните Дэлглишу, спросите у него.