Книга Новая реальность - Елена Белова

— Преисподняя, — снова раздался голос, и это было последнее, что Вадим услышал перед тем как погрузиться в них, раствориться, прожить — впервые или заново?

Глава 14 Другая жизнь. Как это было

Диму очень нравится слушать шум речки. И сама речка нравится. Она не плавная и тихая, как другие, она горная, и поэтому прозрачные струйки прыгают по камням, звенят, брызгаются. Над речкой висит водяная пыль, иногда в ней появляются-складываются радуги. Небольшие, но яркие. А среди камней мелькают темные гибкие змеи, только это не змеи, а рыбки. Папа говорит, это форель. Она и против течения плывет, и из воды выпрыгивает. Красивая. Дим уже решил: свою он отпустит.

— Ну что, рыбак, домой?

— Ага. — С папой весело, но домой хочется тоже. Сегодня день рождения. Дома ждут вкусности и подарки. Ой… а это что? Димка удивленно смотрит на нитку, которая появилась прямо в воздухе. Черная и немножко фиолетовая. Она превращается в щель, и оттуда выпрыгивает человек… серый… потом еще несколько.

— Не может быть! Вадим, до… — Голос отца обрывается, и папа… папа… Нет!

Нет-нет-нет! Папа!

Но отец почему-то смотрит в небо и не двигается, и когда из дыры сыплются люди с серыми лицами, и когда тебя хватают за плечи и волокут по траве, по рассыпанным рыбкам.

Очень болит голова, болят руки и плечи, а глаза закрываются сами. Быстро, не по-человечески быстро мелькают горы, снег и пустыни; то все затягивает ночная темнота, то туман, то беспощадно жаркое солнце. Серые сбивают со следа погоню, и телепортируются куда попало, все быстрей и быстрей, и от этого жуткого мелькания уже тошнит.

Ни минутки нет, чтобы попробовать перенестись, чтобы… ни минутки.

Папа… пап, ты же не умер, нет?

Найди меня, папа… пожалуйста.

А потом мир исчезает, совсем исчезает. Совсем темно становится. Будто свет отключили.

Больно было везде. Он и проснулся оттого, что стало больно. Очень.

Он вскрикнул и дернулся, вырываясь из чужих хватких рук, но они не отпускали и давили все сильней и сильней, пока он не закричал, вслепую отбиваясь, пытаясь отбиться… пытаясь…

Почему он ничего не видит? Почему?!

Вокруг чужие голоса, чужой смех. Почему они смеются, когда кому-то больно?

Отпусти! Не хочу!

Нет…

А внутри жжет так, словно в него попали огненным шаром. Большим. Как мяч.

Пустите… больно же…

Я же умру. Не надо.

Он задыхается и бьется, пытаясь сбросить с глаз это темное, рвется и кричит… и не замечает, как постепенно затихает вокруг смех… как слабеют руки на его плечах… как внезапно затрясло пол.

От-пус-ти-те меня!

Отпусти!

Пол трясет все сильнее, слышится чей-то испуганный крик. И что-то рвется… ломается… рушится.

В глаза вдруг врывается свет, руки, почему-то сильные, отбрасывают в сторону серого демона, а голоса неожиданно становятся понятными.

— Не может быть!

— Как это получилось?

— Это ОН отнял силы у Майроса? Этот детеныш?!

— Не выпускайте его!

Очень хочется есть, но еды «эти» не дадут.

У них не хватает сил убить его — из разговоров понятно, что их колдун, как всегда, решил усилиться, забрав чужую магию, но что-то не вышло. Получилось наоборот, это он, Димка, смог перетянуть магию на себя, отбросить этого серого. И теперь он мог не подпускать их к себе. Угол какой-то грязной пещеры, холодный и сырой — все, что он мог удержать, все, что ему осталось. Рядом в камнях какая-то пакость вроде червя, только большого и колючего, она все лезла к нему… рыбку обнюхивала. У него одна рыбка почему-то была в руке зажата, он не помнил, откуда. Тварь все лезла, и он отдал ей рыбку, чтоб отвязалась. Потом жалел, ведь никакой еды не было.

Они не могут его убить. Зато могут не выпускать из пещер — барьер поставили. И не давать еды. И постоянно изматывать. Он не мог спать, серые все время шумели рядом, кого-то грызли, швырялись в его сторону горящими ветками. Холодно-о. Ноги как льдышки… и в груди до сих пор что-то такое… как ледяные колючки шевелятся. А глаза болят и болят, и голова тоже, и сил нет уже… почти совсем. Заснуть бы насовсем, чтоб больше ничего не видеть и не слышать. Дим больше не верит, что его найдут. Кто найдет тут… Заснуть. Закрыть глаза и все. Не выходит. В ушах шумит, кто-то плачет. Кажется?

— Дим… — плачет тихий голос. Знакомый голос. — Где ты, Дим? Где ты? — Дима-а!

Лёш? Откуда? Связь ведь не проходила. Снится, наверное.

Но в голосе Лёшки такое отчаяние, что полузамерзший Дим невольно отвечает, забыв про серых и пакостную тварюшку, которая не найдя новой рыбы, пробует укусить его.

— Я… здесь.

Но он забывает про все, потому что голос наливается сумасшедшей радостью и звенит, звенит так, что голова болит еще сильней.

— Дим?! Дим. Где? Димка… Где ты? Мне же не показалось? Дим!

— Я… здесь… — сами собой шевелятся губы. Надо сказать про серых… надо сказать, чтобы побереглись… но он не успевает.

— Ты живой?!

Лёшка. Это по-настоящему Лёшка.

Я… да… кажется…

Серые, кажется, что-то почуяли. Толпятся рядом, тыкают в «стенку». От каждого толчка боль — словно по голове бьют. Не могу… Он снова начинает уплывать в темноту и оцепенение, но братик не дает:

— Дим! Где ты?!

Не знаю. Больно.

— Дим, — голос тормошит его. — Дим, открой глаза, посмотри — где ты? И ищи нас!

Это Лёшка. Он не отстанет. Дим даже улыбается на секунду, но в пересохшие губы будто впиваются колючки — трещинки.

— Лёш? Это правда ты? А я думал — снится.

— Иди домой! — тут же требует братишка. — Димк, ты можешь идти?

— Не знаю. Мне… меня… — Он не знает, как объяснить. «Эти» не выпустят. Они уже колотят по слабенькой стенке в несколько рук разом, и Дим утыкается лицом в колени, чтоб не так больно.

А потом вдруг случается что-то непонятное. Словно в пещеру, прямо в руки Диму падает жар-птица из сказки. На руки, на лицо будто кто-то дохнул жаром. В грудь толкается горячее, по телу расходится тепло… и перед глазами светлеет, становится легче дышать. Так уже когда-то было… когда-то… не вспомнить… а, да, когда он болел, а Лёшка как-то пробрался и «поделился», дал силы. Но ведь брата нет рядом? А сила есть, вот она…

— Иди сюда! Сюда! Прятки, Дим! Помнишь наши прятки? Мы играли… Ищи! Дим, ищи!!!