Книга Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 7 - Алан Дин Фостер

выкрикнул я, прежде чем мой голос вздрогнул от тишины. — Что абсурдно? Неважно. Скажешь, когда сядешь в машину.

Кроули остановился, размахивая руками перед собой. Его торчащие зубы блеснули, и я увидел, что он что-то жуёт; казалось, мелькнула зеленоватая полоска вокруг его рта и пухлых щёк.

— Не могу этого сделать, — пробормотал он.

Он имел в виду, что никто из нас не сможет вернуться к машине?

— Почему не можешь? — воскликнул я.

— Подойди и посмотри.

В тот момент ничто не могло заставить меня сделать это, но прежде чем я смог отказаться, он повернулся ко мне спиной и прыгнул в темноту. Два шага или, по крайней мере, два судорожных движения привели его к церкви, у которой давно сгнила входная дверь. В следующее мгновение он исчез внутри строения, и я услышал быстрые шаги по тому, что служило полом; затем, насколько я мог различить по пульсации в своих ушах, наступила тишина.

Я подбежал к дверному проёму, до которого не доходил даже слабый свет фар.

— Кроули, — поспешно выкрикнул я, намереваясь предупредить его, что не собираюсь задерживаться, но единственным ответом из темноты было слабое эхо моего крика, сопровождаемое волной вездесущего овощного зловония. Я крикнул ещё раз, а потом, разъярённый почти до невозможности думать, бросился к своей машине. Если бы я всё ещё пребывал в здравом уме, если бы влияние Уоррендауна ещё не овладело моим рассудком, я, конечно, оставил бы своего приятеля на произвол судьбы и отправился бы прочь, чтобы жить своей жизнью. Вместо этого я достал свой фонарик из-под приборной панели и, выключив фары и заперев машину, вернулся в разрушенную церковь.

Когда луч фонарика скользнул в дверной проём, я увидел, что это место выглядело хуже, чем заброшенное. Около дюжины скамей, покрытых зелёным мхом и сорняками, располагались по обе стороны прохода, каждая достаточно широкая, чтобы вместить большую семью, но алтарь был отодвинут и прислонён к задней стене церкви так, что обнажилась нижняя сторона камня. Я провёл лучом фонарика по осквернённому интерьеру и увидел грубые рисунки на пятнистых зеленоватых стенах, на которых плясали тени от скамей. Я не нашёл никаких следов Кроули, и ему некуда было спрятаться, если только он не присел за алтарём. Я прошёл вперёд, чтобы осмотреть алтарь, и чуть не упал головой в темноту, которая оказалась чем-то большим, чем темнота. Мой фонарик вовремя осветил проход, что был вырыт там, где следовало находиться алтарю.

Под небольшим уклоном под землю вёл туннель, простирающийся дальше, чем мог достичь свет моего фонарика. Тоннель был шириной с крепкого мужчину, но не такой высокий, как я. Теперь я понял то, что мой разум отказывался принять, когда я услышал, как Кроули исчез в церкви, — его шаги, казалось, отступили на большее расстояние, чем могло вместить это здание. Я позволил лучу блуждать по скамьям в последнем отчаянном поиске Кроули, и не смог избежать взгляда на изображения, нацарапанные на стенах — нечестивый танец шутовских фигур с ушами и ногами, такими непропорционально большими, что они, несомненно, были фальшивыми. Затем Кроули заговорил из туннеля, откуда-то из-за поворота, которого едва достигал мой луч света.

— Спускайся. Приди и посмотри.

Волна зловония, как дыхание огромного растения, поднялась из туннеля и окутала меня. Я пошатнулся и чуть не выронил фонарик, а потом опустился на землю и, спотыкаясь, пополз на зов. Сонливость, слышимая в голосе Кроули, тоже настигла меня, и, казалось, не было причин, по которым я не должен подчиняться, и не было ничего плохого в моём поведении или окружении. Мне даже понравился запах овощей, потому что я вдыхал его с тех пор, как вернулся в Уоррендаун. В самом деле, я стал хотеть только одного — чтобы меня привели источнику этого запаха.

Я добрался до поворота туннеля как раз вовремя, чтобы увидеть, как пятки Кроули исчезают за следующим изгибом ярдах в пятидесяти впереди. Теперь я видел, хоть и сопротивлялся тому, что слышу — на ногах у моего приятеля точно не было подков, во всяком случае, он шёл босиком, хотя на какое-то мгновение мне показалось, что его ступни более волосатые, чем следовало бы. Он бормотал мне или самому себе, и его слова отдавались эхом:

— … откровения листа… пища потребляется дважды… лапы в темноте… матка, которая ест…

Я думал, что проход сужается только из-за неверного света моего фонаря, но прежде чем я достиг второго поворота, мне пришлось опуститься на четвереньки. Наклон туннеля становился всё более крутым, далеко впереди барабанный бой, который я слышал ранее, возобновился, и я представил, что модели фигур, изображённых на стенах церкви, производят звук, барабаня своими уродливыми ногами, когда они танцуют в какой-то огромной подземной пещере. От этой мысли мне стало не по себе, и я почти остановился, но овощное испарение, вновь донёсшееся до меня снизу, уговорило меня идти дальше, к следующему повороту, за которым исчезли пятки Кроули. Теперь я полз, довольный, как червяк в земле, фонарик в моей вытянутой руке мотало в разные стороны, и я периодически погружался в темноту. Топот ног по земле наполнил мои уши, и я увидел, как мохнатые подошвы Кроули исчезли в последний раз на границе луча фонарика, не за поворотом, а в подземной темноте, слишком большой, чтобы мой свет мог определить её границы. Его бормотание прекратилось, как будто его заставило замолчать всё, что встретило его, но я, наконец, услышал ответ, который он дал мне, когда я спросил о ребёнке, и это был не абсурдный ответ. Кроули сказал мне, что ребёнок был поглощён. Но и этого безумного откровения мне не хватило, чтобы преодолеть влияние того, что ожидало меня в конце туннеля, и я быстро пополз вперёд в подземную полость.

Луч фонарика растянулся передо мной, делая всё возможное, чтобы осветить огромное пространство под потолком, слишком высоким, чтобы увидеть его даже мельком. Поначалу полумрак вместе с потрясением или оцепенением, охватившим мой мозг, позволяли мне разглядеть не слишком много: только орды голых фигур, прыгающих и вертящихся в воздухе вокруг идола, что возвышался над влажной землёй, идола, похожего на зеленоватую статую острова Пасхи, покрытого какой-то травой или грибами почти до безликости. Вершина идола терялась в темноте над головой. Потом я увидел, что один из поклоняющихся — Кроули, и начал различать лица, даже менее похожие на человеческие, чем его, их огромные глаза выпучились в полумраке, звериные зубы сверкали в уродливых ртах. Рисунки на церковных стенах не преувеличивали их формы, как я заметил, и они