Книга Влюбленные мошенники - Патриция Гэфни

Воспоминания об этом моменте в ее биографии явно были ей неприятны.

– Каким же образом они его выставили?

– Просто пригрозили и все. Они похожи на Крокеров, только заседают в муниципалитете.

Пальцы Рубена справились тем временем с пуговицами и начали сложные маневры в нежной ложбинке у нее между грудей.

– Ну, словом, – продолжала Грейс, крепко зажмурившись, чтобы не потерять нить рассказа, – с тех пор дела покатились под гору. Развернуться в городе ему больше не давали, он начал растрачивать себя по мелочам. Я поняла, что дело совсем скверно, когда застала его за разработкой плана по выжиманию последних сбережений из пациентов туберкулезного санатория в Санта-Барбаре. Ну, ты понимаешь, где-то же должен быть предел! Вот тогда я и решила взять дело в Собственные руки и стала сестрой Марией-Августиной.

– О, ты была прелестной монашкой! Особенно когда сбросила облачение.

Одним плавным стремительным движением он опрокинул ее на спину, а сам оказался сверху. – Рубен, погоди…

Казалось, у него выросли лишние руки, и все они прилежно и проворно делали свое дело: освобождали ее от одежды.

– – Погоди, Рубен, – повторила она с тем же успехом, что и в первый раз. – Остановись! Нельзя этого делать.

– Это еще почему?

– Потому что сейчас твоя очередь.

Рубен пустил в ход зубы, чтобы распутать узел на шнуровке ее сорочки. Услыхав ее слова, он удивленно поднял голову. Шнурок свисал у него между зубов, как макаронина.

– Моя очередь?

– Я хочу услышать твою историю! Я хочу узнать правду, Рубен. Так будет по-честному.

Выпустив изо рта шнурок, он в изумлении откинулся назад.

– Одну минутку! Ты ставишь мне условия? Грейс призадумалась, потом решительно ответила:

– Да!

Его губы скривились в чувственной усмешке.

– Не люблю, когда мне ставят условия. Не успела она и слова сказать, как Рубен схватил ее за плечи и снова бережно опустил на траву. Пока он ее целовал, его колено скользнуло по ее ногам, прижимая их к земле и одновременно задирая юбки.

Что история его жизни может подождать, Грейс не возражала и ответным поцелуем дала ему понять, что больше не окажет сопротивления. Ее стиснутые в кулачки руки были зажаты между их телами. Он позволил ей высвободиться, и она провела ладонями по его широкой сильной спине. Вот ее руки скользнули за пояс брюк – ей хотелось добраться до обнаженной кожи. Удалось! Она пустила в ход ногти, и ответом ей стал глухой рычащий стон. Ослепительная голубизна неба, пробивающаяся сквозь ажурный зеленый полог, слепила ее. Она закрыла глаза, и ее тотчас же оглушил пронзительный хор цикад. Примятая их тяжестью трава пахла терпкой и сладкой свежестью… как тело Рубена. Они еще несколько раз поцеловались, а потом Грейс села и дрожащими пальцами принялась распутывать шнуровку. Распустив наконец шнурки, она успела снять сорочку через голову за полсекунды до того, как Рубен опять повалил ее на траву, не отрывая рта от ее левой груди.

Ей пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать, потому что дорожка из натянутых нервов протянулась от того места, к которому он прижимался губами, к самой сердцевине ее естества. Протянулась и вспыхнула, как подожженный запал. Грейс раскрыла колени и выгнулась ему навстречу, обхватив его ногами.

– Рубен! – воскликнула она. – Рубен… И вдруг сладкая боль прекратилась. С мучительным стоном, в котором бессильная ярость смешалась с горечью разочарования, все еще прижимаясь лицом к ее груди, он промычал:

– Ладно! Ладно! К черту все! Я тебе все расскажу. Теперь уже ей пришлось перейти на крик:

– Что? Что?

Свежий воздух, коснувшийся ее там, где только что было его пылающее тело, показался ей чуть ли не ледяным.

– Я убью тебя! Рубен? Не останавливайся… Как ты можешь?

Он уже сидел, обхватив голову руками и вцепившись пальцами в волосы.

– Ты хотела знать всю правду обо мне? Ладно, ты ее получишь!

– О нет! – простонала Грейс. – Неужели прямо сейчас?

– Прямо сейчас. Только прикройся. Гусси. Накинь что-нибудь. О Боже, пошли мне сил!

– Прикройся? – обиженно пробормотала она, с трудом всовывая трясущиеся руки в рукавчики сорочки. – А кто меня раздевал? Кто довел меня до такого состояния? – Ты будешь слушать или нет?

Грейс откинулась на спину и скрестила руки на полуобнаженной груди.

– Валяй. Я обратилась в слух.

Глава 17

Когда не знаешь, что сказать, говори правду.

Марк Твен

– Прежде всего, меня зовут не Рубен Джонс.

Грейс закрыла лицо руками и застонала.

– Я передумала. Не хочу ничего слушать.

– Слишком поздно. Ты сама напросилась.

– Скажи мне только одно: что у тебя нет жены и шестерых детей.

– Неужели ты не можешь обойтись без этих дурацких шуточек?

– Я и не думала шутить, – поспешно заверила она. – Ну ладно, ладно. Скажи мне свое настоящее имя.

Он подтянул к себе одно колено и обхватил его руками, разглядывая дорожку, оставленную башмаком в мягкой траве.

– Я жду, – напомнила Грейс. Она все еще закрывала глаза руками. Рубен сорвал три цветка клевера и сплел стебельки, любуясь творением своих рук, потом задумчиво уставился на шмеля, усевшегося на соседний цветок.

– Все еще жду.

Он и сам не понимал, почему ему так трудно рассказать правду о себе. Никаких постыдных тайн у него за душой не было: он же не педераст какой-нибудь!

– Я не…

Ему пришлось откашляться. Ощущение было такое, будто он провел двадцать лет на необитаемом острове и разучился разговаривать.

– Я родился не в Виргинии, и мой отец не был полковником в армии конфедератов, и звали его не Бьюгард. Он жил на Украине, был простым поденщиком, и звали его Моисей. Моисей Рубинский. Меня назвали Джонас. Джонас Рубинский. Я еврей.

Вот чего он не ожидал, так это смеха.

– Ты еврей? – прыснула она, садясь прямо и заглядывая ему в лицо с веселым любопытством.

– Наполовину, – уточнил Рубен. – Моя мать была цыганкой.

Смех замер у нее на губах.

– Черт тебя побери, Рубен, так нечестно! Ты же обещал сказать правду!

– Это и есть правда. Можешь ты немного помолчать и послушать? Я был зачат в одну прекрасную ночь в цыганском шатре после того, как моя мать предсказала отцу его судьбу. После этого он видел ее только один раз: в тот день, когда она принесла ему новорожденного сына. Это был я.

– А я-то думала, что цыгане воруют детей, – возразила Грейс, сверля его недоверчивым взглядом.