Книга Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

овец исчезла и колхоз выставил ему счет за понесенный ущерб…

– Мало, – встряла вновь Алпату. – Жаль, что не вся отара.

– Так вот, – продолжал Домба. – У Лорсы железное алиби. Свидетели утверждают, что в этот вечер Лорса, кстати, как и Мараби, были на вечеринке у соседей.

– Такого быть не может! Арзо в больнице после избиения, а Лорса веселится на вечеринке.

– Это по логике, а есть свидетельства сельчан, и ты их никакими деньгами не перекупишь… И ты знаешь, что эти же односельчане дали показания, как милиционеры вместе с нашим зятьком избили Арзо.

– Так неужели невозможно переманить этих голодранцев? Ведь они с голоду пухнут?

– У этих голодранцев, как ты выразилась, есть достоинство…, в отличие от некоторых.

– Что ты хочешь сказать? – подбоченилась Алпату. – Я всегда говорила, что в Ники-Хита живут одни козлы.

– Козлы – не козлы, а когда дело коснулось принципа – все, как один, сплотились… И я даже рад этому в глубине души.

– Ой, ты-то чему радуешься? Думаешь, они и тебя, так же как Самбиевых, поддержат? Неужели нельзя заставить этого Лорсу признаться?

– Говорят, дважды пытали – ни слова… Просто кремень, а не человек!- Домба вновь приблизился к торту. – Кстати, Лорсу сегодня выпустили из следственного изолятора. Россошанская подсуетилась.

– Не может быть! – вскричала Алпату. – Так он может что угодно с нами сотворить?!

– Ничего не будет, – успокоил жену Домба. – Ко мне сегодня приезжали Арзо и Мараби.

– Они к тебе не впервой приезжают.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю! – в победную позу стала Алпату.

– Понял… Значит, Саид проболтался. Больше он работать не будет.

– Как не будет?! – вскричала Алпату. – Не смей его увольнять. Нет, пусть меня возит на машине Анасби. У меня столько дел, а пока у тебя выклянчишь машину!

– Ты что сдурела? – округлились глаза Домбы. – Два шофера в семье завскладом. Да еще Албаст даже в туалет только на служебной машине ездит…Не-е-ет, и так весь город только о нас и судачит.

– Я тебя умоляю, – на груди сжались руки Алпату. – Так надо… Хотя бы на месяц оставь его, а там посмотрим, – она подошла вплотную к мужу, на ухо что-то прошептала.

– Что? – отстранился в гневе Домба… – Еще одного усыновлять?

Курсани выскочила из столовой, хлопнула с шумом дверью.

– Пожалей дочь! – взмолилась Алпату. – Он не такой наглый, как Майрбеков. А Курсани в старых девах останется… Ты хоть знаешь сколько ей лет?

– А-й! – махнул в сердцах отец. – Делай что хочешь. А я возвращаю Мараби себе.

– Как?! -вздулись ноздри Алпату. – Да как ты смеешь? После всего, что случилось? Ты еще и Самбиевых возьми!

– Взял бы – да не пойдут… Кстати, и Арзо из колхоза уволился.

– Ну и слава Богу, хоть Албаст его видеть не будет… А как ты Мараби вернешь? Неужели в городе больше никто колесо крутить не может?

– Колесо крутить все могут. А соображать и молчать – мало кто.

– Так как он с зятем встречаться будет?

– Плевать я хотел на твоего зятя… Я без Мараби – как без рук.

– А Саид что, не устраивает?

– Он может устроить только твою дочь и тебя, и то, если я щедро раскошелюсь.

– Как тебе не стыдно? – насупилась Алпату, она еще что-то хотела сказать в этом роде, но зазвонил телефон. – Курсани, подними трубку, – крикнула мать, хотя стояла рядом.

– Это Албаст, – окончила телефонный разговор дочь. – Говорит, что Ясуевы не приедут.

– Как не приедут?! – развела руками Алпату. – А колье?

– Таких колье у дочери Ясуева теперь валом, – заключил Домба и, предвкушая сладость, пальчиками выхватил вишенку с громоздкого торта.

* * *

Два уголовных дела, возбужденные против Самбиевых и самими Самбиевыми, как две встречные волны, погасили друг друга. Пережив ряд потрясений, обе семьи остались при своих интересах, только еще шире стала расщелина бытия, разделяющая благоденствие Докуевых и убогость Самбиевых. В период ожесточенного противостояния вопрос о сделке между Албастом и Арзо не поднимался. И как только все улеглось, руководствуясь не любовью друг к другу, а простым прагматизмом, председатель колхоза и старший экономист решили встретиться и вновь обсудить все нюансы сделки.

В принципе ни Албаст, ни тем более Арзо не изменили своих позиций. Вот только их матери категорически противились любым формам общения. И если Кемса была одинока в своем возражении, то за спиной Алпату мощным редутом сплотились дочери, муж и, конечно, зять.

– Ты заломил такую цену за этот самбиевский надел с этим перекошенным домом и старым буком, что, конечно, никто не откажется… – читал нравоучение мудрый Домба сыну. – За что такая цена? А ты подумал, как среагирует население? А какова будет реакция властей?… В любом случае все обо всем узнают, и ты погоришь… Послушайся меня, плюнь на этот надел, уволь Арзо из колхоза, и он потянется вслед за своим братом Лорсой в степи Калмыкии, а может, и еще дальше. И через год, а вероятнее даже раньше на коленях приползут они к тебе и уступят все за копейки… Только это не все. Как только уволишь Арзо, подними вопрос о колхозном коттедже, в котором они живут, и под разными предлогами высели их из него. Вот и все дело… Понял? Только все надо делать чужими руками. Правда, не такими придурковатыми, как у нашего зятька Майрбекова… У тебя ведь есть партком, профком, связи, – умело действуй, а в лицо улыбайся… Помни – человека надо так наколоть, чтобы он тебе после этого еще семь раз спасибо сказал и все время кланялся.

Образумился Албаст Докуев, не стал он больше входить в контакт с Арзо Самбиевым; верно и прочно, второпях начал плести ядовитую паутину вокруг экономиста. Секретарь парткома колхоза, осознав, что становится орудием мести Докуева, поделился с домыслами с главным агрономом – Шахидовым. Вместе они посоветовали Арзо срочно уволиться «по собственному желанию». Вначале Самбиев воспротивился, однако пару дней понаблюдав повнимательней за развитием происходящих вокруг него событий, рассчитался с колхозом и в безысходности поехал в Калмыкию к брату, в надежде забыться и устроиться на работу хоть чабаном.

– Ты как в воду глядел! – восхищался Албаст отцом.

– Это еще не все, – самодовольно сиял Домба. – Знаю я эту породу! С ними в открытую нельзя, лаская надо брать их… Там в степях их место, там и осядут, а здесь