Книга Лжепророк - Ричард Кнаак

Из-за него, из-за ангела, охотник и оказался поблизости, так как именно здесь ничего не подозревавших эдиремов ожидала первая западня, расставленная Пророком, дабы подорвать их боевой дух на корню. Именно здесь Ахилий провел под землей целую ночь, обращенный лицом к недрам мира. Правду сказать, он не сомневался, что погребен навеки – даже после того, как сверху, сквозь плотную землю, донеслись шаги Ульдиссианова воинства.

Нападение коварных трав неупокоенный лучник почувствовал тоже и, хотя рот его был до отказа заполнен землей пополам со стеблями травы, благодаря присущей ему магии сумел закричать, завопить от досады… вот только там, наверху, никто его не услышал.

Но тут произошло настоящее чудо, и сотворил его, несомненно, не кто иной, как Ульдиссиан. Вначале Ахилия обдало волной невероятного жара, миновавшей охотника, не причинив ему никакого вреда, зато спалившей в золу даже корни опутавших его трав. Затем, едва Ахилий принялся рыть себе путь на воздух, сама земля всколыхнулась, точно подброшенная кверху какой-то невероятной силой.

Пожалуй, живой бы на его месте не уцелел, но лучника всего лишь наконец-то вытолкнуло наверх. В итоге из-под земли он еще не выбрался, однако сочившийся сквозь щели свет подсказывал, что от свободы его отделяет только какой-то холмик или курган, а стало быть, положение – куда проще, чем поначалу.

Но тут к холмику кто-то подошел, и, опасаясь встречи с одним из прислужников Пророка, Ахилий предпринял то самое, что с некоторых пор мог проделывать просто прекрасно – прикинулся мертвым. Подошедший присматриваться к нему не стал: откопал всего-навсего локоть и двинулся себе дальше.

Выждав и рассудив, что опасаться более нечего, Ахилий начал выбираться из-под завала, и тут услыхал шум схватки. Едва голоса борющихся помогли разобраться, кто они таковы, сердце охотника непременно затрепетало бы… если б по-прежнему билось. Конечно, Ахилий знал, что науку Ратмы Мендельн усвоил великолепно, но и о нечеловеческом хитроумии Малика не забыл. Сомнений не оставалось: без его помощи Ульдиссианову брату не обойтись.

Как оказалось, помощь товарища потребовалась обоим. Да, овладеть мертвым телом Ахилия Малику оказалось не по силам, но и Ахилий одолеть верховного жреца не сумел. И потому очень обрадовался, когда Мендельн покончил с их демоническим врагом, но тут же встревожился, увидев, как юноша в черном сразу же после победы падает с ног. Склоняясь над Мендельном, Ахилий молился о том, чтобы победа не досталась ему ценою самопожертвования.

Смертельных ран на теле Мендельна не обнаружилось, однако в себя он упорно не приходил. Правду сказать, разглядеть, дышит ли друг – и то оказалось делом нелегким.

Тут земля содрогнулась, и отовсюду вокруг послышался шум яростной битвы. Больше всего на свете Ахилию хотелось бы со всех ног поспешить к Серентии, но что она скажет, узнав, что он бросил Мендельна на произвол судьбы, лежащим без чувств? Поступив так, он опозорится перед ней, и тогда его жалкое, жуткое существование окончательно утратит смысл.

Что же делать?

Оглядевшись вокруг, Ахилий заметил костяной кинжал Мендельна. Близость клинка – хоть раньше лучник этого и не показывал – внушала ему нешуточную тревогу. Клинок не только являл собою одну из причин тому, что он здесь, но и вдобавок напоминал о той грани бытия, к которой он теперь принадлежал – той самой, что Мендельн с Ратмой называли «посмертием». Что, если, как только коснешься его, кинжал отправит Ахилия во тьму, навек разлучив с любимой?

Но страхи – страхами, а чутье подсказывало: без костяного клинка Ульдиссианову брату ничем не помочь.

Затаив (не в буквальном, конечно же, смысле) дыхание, Ахилий ухватил кинжал за рукоять. Он ожидал, что кинжал окажется холоден, точно могила, но от оружия веяло разве что приятной прохладой. Оставив опасения, светловолосый лучник с клинком в руке подошел к Мендельну и, за неимением других идей, положил кинжал на грудь последнего, в самую ее середину.

Клинок вспыхнул так ярко, что Ахилий в испуге шарахнулся прочь. Свет хлынул в стороны, окружил Мендельна целиком… и в ореоле его лучник увидел духов.

Однако то были не просто призраки погибших эдиремов или же слуг Пророка. Их безупречная красота поражала воображение. Да, выглядели они, в большинстве своем, по-человечески… только на тот же самый манер, что и Ратма.

Сомнений быть не могло: все это – дети тех, кто основал Санктуарий… первые нефалемы.

Видны они были только в свете кинжала, однако, судя по кое-каким мелочам, возле Мендельна их собралось куда больше, и Ахилий понимал, отчего. То были погибшие в давние времена, в битве за родной мир, те, кто пожертвовал жизнью ради жизни сородичей, а после и их потомков, людей.

Нефалемы устремили взгляды на распростертого перед ними Мендельна и, увлекаемые бледным сиянием, скрылись, исчезли внутри костяного клинка.

Мендельн ахнул, вскинулся, сел и, высоко подняв брови, огляделся по сторонам. Казалось, он что-то ищет… ищет, но не находит.

Наконец его взгляд остановился на охотнике.

– Ахилий! Где Малик? Он…

– Сгинул навек… смею надеяться.

Земля содрогнулась вновь. На ноги Мендельн поднялся с заметным трудом, однако кинжал в руке держал крепко.

– Ульдиссиан!

Ахилий согласно кивнул, хотя сам думал отнюдь не только о старшем из Диомедовых сыновей.

– Идти… можешь?

– Да хоть бегом бегать!

– Еще… лучше.

Дожидаться Мендельна охотник, уверенный, что тот последует за ним без заминки, не стал. Он свое дело сделал, друга от беды спас, а теперь всем сердцем надеялся поспеть на помощь возлюбленной – пусть только ради того, чтобы вместе с ней встретить конец света.

* * *

Землю вокруг устилали искромсанные тела – по большей части, трупы убитых демонов, однако и эдиремов полегло слишком, слишком уж много. Вскоре Серентия обнаружила, что пуще всего остального ее раздражают ангелы: поверженные, они исчезали бесследно, и оттого со стороны казалось, будто гибнут лишь их враги. Ну, почему, почему так? Останься от павших ангелов хоть что-нибудь, эдиремы сразу почувствовали бы, что успешно противостоят захватчикам – обеим сторонам, а не только одной из двух!

Конечно, демоны, куда больше интересуясь крылатыми супротивниками, чем людьми, нападали на эдиремов только из-за неодолимой жажды крови, однако легче от этого не становилось ничуть. Серентия знала, что Трем хотелось бы превратить род людской в рабов, в солдат Преисподней, и посему звероподобным воинам следовало бы избегать схваток с эдиремами любой ценой, однако сия несложная мысль, очевидно, не умещалось в головах большинства жутких тварей. Стало быть, и Серентию, и всех остальных истребят лишь затем, чтоб не путались под ногами…

Между тем Ульдиссиан исчез без следа. Для ее дара он оставался невидим, и это внушало тревогу: что, если сын Диомеда мертв? Среди безвестно отсутствующих (опять!) числился и Мендельн. Ратму бы расспросить, не знает ли он чего… но Ратма тоже куда-то пропал. Таким образом, Серентии оставалось одно: сражаться, сражаться, сражаться, пока какой-нибудь ангел или демон не изрубит ее на кусочки.