Книга Лето потерянных писем - Ханна Рейнольдс

Дверь открыла женщина. Она присела на корточки и посмотрела мне в глаза.

– Привет, – поздоровалась она на немецком с ужасным акцентом. Это слово я понимала и на английском. Но она выучила эти фразы специально для меня, чтобы я чувствовала себя свободно. – Ты, наверное, Рут. Я Ева. Добро пожаловать домой.

Мама приехала на следующем же пароме.

– Ты не обязана была приезжать, – как только она спустилась на пристань, сказала я, но тут же крепко стиснула ее в объятиях и уже не отпускала. От мамы пахло шампунем и мылом – аромат дома и безопасности.

– Конечно, обязана. – Она положила ладонь мне на щеку, а второй рукой попыталась разгладить мои хмурые брови.

– Но ты не любишь переправляться по воде. – Мама никогда не путешествовала по воде – ни разу за всю мою жизнь. Она это ненавидит.

– Знаешь, я взрослый человек. Я могу сесть на паром.

– Но обычно ты так не делаешь. – У меня от смущения задрожал голос.

– Ох, милая. – Мама снова притянула меня к себе, и я вцепилась в нее, чувствуя, как меня трясет от слез. – Бедняжка.

– Он действительно мне нравился, – прошептала я, уткнувшись ей в грудь.

– Я знаю.

Мамин приезд смягчил непроходящую глубокую обиду. Мама лучше шоколада, лучше книг. Мы поехали в ее гостиницу, заказали пиццу и смотрели «Из 13 в 30».

Мама пробудет на Нантакете три дня, а потом мы вместе поедем домой. Я хотела показать ей остров – хотела похвастать Нантакетом. Утром я повела ее из магазинчика в кафе, а оттуда на пляж.

– Не верится, что ты провела тут целое лето, – сказала мама, пока мы шли босиком по пляжу и вода плескалась у наших ног. Мама шла ближе к берегу, чем я, и ее лишь задевали волны, тогда как меня окатывало водой.

– Разве не чудо? – Стоял необыкновенный день. Конец августа – лишь легкий намек на прохладу, напоминающую о скором наступлении осени. – Хорошо ведь, что я сюда приехала?

Она фыркнула и легонько меня толкнула.

– Хорошо, – настаивала я. – Но ты была против моего отъезда. Почему?

– О, солнышко. – Мама остановилась и пригладила мне волосы. – В начале лета ты была такой расстроенной. Я не хотела, чтобы ты была расстроенной вдали от меня, где я не смогу тебя обнять, когда тебе станет грустно. Ты все равно скоро уедешь учиться в колледж – я не хочу, чтобы ты меня покидала. Не хочу, чтобы тебе было больно. Не хочу не иметь возможности тебя защитить.

– О. – Я почувствовала себя маленькой пристыженной девочкой. – Не нужно за меня волноваться.

– Конечно, нужно. Я твоя мать. Я всегда буду за тебя волноваться.

Я быстро и спонтанно обняла маму.

– Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю.

Днем я отвела ее в «Проуз Гарден» и познакомила с Мэгги и Лиз. Потом пошли за мороженым с Джейн, и мы поведали маме отредактированную версию лучших летних мгновений. Без Ноя, разумеется.

Мама не допытывалась о парнях до ужина. Мы пришли в один из буржуйских ресторанчиков, на который я глазела целое лето. Со столиков на террасе открывался вид на океан. Зонтики заслоняли от солнца, а перила были увиты цветами.

– Почему вы расстались? – спросила мама. – Ты казалась такой счастливой.

Я намазывала маслом булочку из пшеничного теста.

– Все очень сложно.

– Хочешь об этом поговорить?

Ее грустные, полные надежды глаза вынудили меня рассказать о случившемся.

– Все лето он знал, что ожерелье у его бабушки. И он не сказал мне… что?

Мама с ужасом смотрела на меня.

– Ты порвала с ним из-за ожерелья?

– Нет! Не из-за ожерелья. Это не все – он мне не рассказал. Он соврал.

– Он соврал или просто не касался этой темы?

– Мам, это одно и то же!

Она стала резать своего лосося.

– Солнышко, думаю, обидно заканчивать что-то настолько важное из-за ожерелья.

– Мам!

– Он тоже захотел расстаться?

Я в бешенстве уставилась на нее.

– Ты должна быть на моей стороне.

– Так и есть! Конечно, я на твоей стороне. Но он так тебе нравился.

– Это неважно. Я прагматик. Он уезжает учиться.

– Не будь прагматиком! Когда это я научила тебя быть прагматиком?

– Эм, вообще-то мне можно учиться только в государственном колледже или там, где я получу полную стипендию, потому что ты не разрешаешь мне погрязнуть в студенческих займах за учебу.

– Ладно, да, но…

– Прагматик! – повысила я голос.

Мама внимательно на меня посмотрела, а потом подняла руки.

Хорошо.

– Хорошо, мы можем сменить тему?

– Конечно.

Безусловно, на самом деле все вышло наоборот. Через несколько часов, когда мы вернулись в ее номер и смотрели телевизор, мама снова подняла эту тему.

– Может, поговорим, почему эту ожерелье так для тебя важно?

– Что ты хочешь сказать?

– Я не понимаю, почему ты стала им так одержима. Почему тебя так волнуют материальные вещи? Это я виновата? Как? Это не мои моральные ценности.

– Господи, мам, дело не в материальных вещах! Это ожерелье… оно принадлежало бабушке.

– Но это всего лишь вещь.

– Она важна! Бабушке оно было дорого! Почему я не могу волноваться из-за него?

– Конечно, можешь. Но ты так из-за него беспокоишься, что я волнуюсь, вдруг тебе будет больно. Ты с головой бросилась в это дело, а в конечном счете только расстроилась. Может, пусть лучше все идет своим чередом, чем зацикливаться на ожерелье? Почему из-за него ты разрушила отношения?

– Дело принципа. Потому что он соврал. Потому что…

Потому что я была чертовски гордой?

Потому что Ной не боролся за меня, хотя всегда доказывал, что будет сражаться за то, что ему дорого?

Я покачала головой, пытаясь выкинуть из нее мысли о Ное.

– Я хотела этого, мам. Хотела узнать бабушкино прошлое. Да, мне немного обидно, но оно того стоило. Жаль, что ты этого не понимаешь. – Я чувствовала, как подступают слезы. – Хотела бы я, чтобы ты гордилась тем, что твоя дочь все узнала, а не думала, что я все испортила. Я узнала, откуда бабушка родом! Узнала, кем были ее родители, и получила записи о них. Узнала о детстве бабушки. Узнала о семейной реликвии из Германии.

– Я горжусь тобой!

– Правда? Потому что все лето ты спрашивала меня лишь о том, нравится ли мне Ной.

– Но, Эбби, это реальнее. В этом будущее. История бабушки – это прошлое.