Книга Волчья верность - Наталья Игнатова

Для большинства людей Тир фон Рауб – демон, который жив до сих пор по какому-то необъяснимому и почти невозможному попустительству. Для Эрика он – существо неведомой природы, которое считает себя плохим, а на деле – лучше, честнее и порядочнее большинства людей. Кто он для госпожи фон Сегель, сейчас неважно. Важно, что она тоже выступила за коррекцию.

Тоже желает Черному добра.

А вот для Гуго Черный – отец. И неважно, человек он или демон. Он тот, кто всегда рядом, даже когда их разделяют десятки арайи; тот, кто учил Гуго всему, что умеет сам; тот, кто говорит на одном языке с волками и змеями; кто одним взглядом способен подчинять себе людей, животных и духов; кто летает так же свободно, как дышит; и убивает так же свободно, как летает.

Отними что-то одно, и не останется ничего. Гуго известно об этом.

Кто-нибудь еще знает такого Черного?

Никто. Даже я только догадываюсь.

– Идет накопление данных.

Это Самат.

– Отец уже говорит со мной.

Это Гуго.

Его помощь неоценима. Черный отказывался общаться, не шел на контакт и защищался от любых попыток повлиять на его дух. От щадящих попыток. Если бы не Гуго, сумевший связаться с ним на каком-то очень глубинном… я бы сказал внутрисемейном уровне, нам неизбежно пришлось бы применить силу.

Гуго справился. Прибегнул к помощи музыки. Это трудно объяснить словами так, чтоб было понятно, но музыка – стихия его отца. Кто слышал записи лонгвийской арры под названием «Оранжевые скелеты», тот поймет, о чем я говорю. Со времен существования арры прошло почти сорок лет, а их музыка остается на слуху. Но – только в записях. Скрипка там завораживает, чарует, делает с душой слушателя что заблагорассудится. Вот Черный и попался: его душа не смогла не откликнуться на чары его музыки.

Гуго молодец. Нам бы в голову не пришло. Мы с Саматом, если честно, не надеялись обойтись без применения силы, потому что Черный не осознает себя, не помнит ничего, даже своего сына, даже свою машину.

Кстати, машина его помнит, и это доказывает, что у нее действительно есть душа. Ее собственная душа, ее собственная личность, а вовсе не отражение души ее владельца, как утверждают скептики. Не знаю, каково было Гуго, когда там, на другом конце нити, он обнаружил вместо отца злобную и жестокую тварь, не помнящую ни его, ни себя, но у него хватило терпения убедить эту тварь войти в контакт с Саматом. Кто же знал тогда, что от Самата потребуют воспользоваться этим, чтоб предать того, кто ему доверился? К сожалению, формально Черный принадлежит Эрику, и Эрик имеет право менять его дух так, как сочтет нужным.

Ладно. Разберемся.

И для восстановления личности, и для коррекции духа Самату все равно нужна информация. Те самые данные, которые он сейчас вводит в открытое для контакта сознание Черного. Это сведения о событиях, по которым можно попытаться восстановить личность, плюс кристаллы с записью ментального допроса, проведенного Хелед двадцать лет назад… Пока беспокоиться не о чем, поскольку речь идет лишь о канве, по которой в дальнейшем будет выткан сложнейший узор. Времени, однако, осталось немного. И уже сегодня вечером, в крайнем случае завтра, Самату придется либо отказаться от работы с Черным, либо выполнить требования Эрика.

Если он откажется – Эрик заберет кристаллы и будет искать другого специалиста.

Но к тому времени, как такой специалист найдется, Черный осознает себя. Он не помнит, Эрик не знает, Самат – догадывается… о том, что копия личности Вальденского демона хранится в моей памяти. Я могу исцелить его дух. Я гадал на его душе, я был им, моя пустота поглощает все и ничего не забывает.

Я могу отдать то, что взял.

И я отдам. Мне-то что? Мне же не жалко.

Лонгви. 2590-й год Эпохи Людей. Месяц рейхэ

Было что-то… странное чувство. Ощущение себя непрочной конструкцией, висящей в белом безвоздушном пространстве. Собранный на скорую руку каркас, хрупкий скелетик, который никак не удавалось облечь плотью.

Прошло.

Волк клацает зубами, с подвыванием потягивается, наслаждаясь гибкостью и силой мышц. Что ему, мохнатому, до того, что уже второй раз он возрождается из пепла? Волк с каждой смертью становится лишь сильнее.

И, кстати, странно, почему волк, если с Казимиром тогда, в ущелье Зентукор, сражалось что-то, похожее на кошку?

Угу. Зверь, Спиноза фигов, тебе что, воскреснув, подумать больше не о чем?

Зверь?..

Ох, блин! А как же здешнее имя? Тир фон Рауб, Вальденский демон, нужно снова привыкать соотносить себя с этими словами.

Нужно ли?

– Слушай, я знаю, что все прошло успешно, но должен убедиться…

Зверь подскочил, услышав голос. И только сейчас сообразил открыть глаза.

Лучше б не открывал!

Еще один хищник. Алые глаза, белый проблеск клыков за черными губами.

Лишний здесь – слишком большой, слишком опасный, чтоб быть рядом.

– Ты что здесь делаешь? – спросил Зверь, не беспокоясь о том, насколько грубо это звучит.

– Вправляю тебе мозги.

– Зашибись. А больше некому?

– Уже кидается. Значит, все в порядке, – с ухмылкой констатировал Князь. – Ну что, можно тебя выпускать из-под полей? Убивать кого попало не начнешь?

Зверь подумал, прежде чем ответить. В состоянии карточного домика – он помнил – убить кого-нибудь было основной целью. А сейчас? Пожалуй, сейчас он какое-то время мог обходиться без убийств. То есть кому попало ничего не грозило, а грозило только тем, кого он убьет в бою.

– Вот и ладно. – Князь поднялся, и Зверь насторожился, готовый убегать или драться.

Он боялся этого шефанго – инстинктивно, как люди боятся крупных хищников, не запертых в клетку.

Нет, стыдно не было.

– Подожди, – попросил он. – Я не понимаю. Эрик не хотел, чтобы я вспоминал… или… черт, не знаю, как сказать правильно. Эрик хотел меня переделать, чтоб я больше не убивал, а ты все ему испортил. Зачем?

Ответом ему было пожатие плеч:

– Я предпочел бы, чтоб ты ничего не знал о планах Эрика. Это Гуго решил, что ты должен быть в курсе.

– Ты не ответил.

– Если ты не понимаешь, что плохого в коррекции духа, отвечать на твой вопрос нет смысла. А если бы ты понимал, ты бы не спрашивал.

– Ненавижу, – раздельно сказал Зверь. – Высокомерных. Аристократичных. Пафосных. Ублюдков.

– А меня вот мало беспокоят те, кто злоупотребляет временной безнаказанностью. – Князь улыбнулся, и улыбка даже показалась искренней, хоть и не стала от этого приятней.