Книга Распутье - Егор Серебрянский

Тем не менее заседание прошло слишком хорошо – Алаев был арестован прямо в зале суда. Я молча села в машину с Иваном, домой мы направлялись целой колонной. Коша, как и предупредил, почти сразу свернул, но в шумихе его отсутствие не заметили. Да и мало ли, куда он заехать решил? Так другие ребята себе и объяснили.

Иван же был хмур и задумчив. Наверное, уже прикидывал в уме, как будет выкручиваться из новой задницы. И мне казалось, что у него есть все шансы выкрутиться – вероятно, я продолжала в него верить, как с самого первого дня знакомства, несмотря на то, что разлюбила. Просто Иван Морозов – монолитная глыба. Если завтра его все-таки упрячут за решетку, то это будет означать, что сам мир изменился – мир больше не такой, как был вчера, когда такие глыбы оставались непотопляемыми.

– Ты переживаешь из-за обвинений? – я решила нарушить тишину.

– Из-за всего. Работа у меня такая – из-за всего переживать. Кстати, Лиза, если ты боишься смерти – не бойся. Ты будешь жить. Со мной.

– Ты о чем? – уточнила я недрогнувшим голосом, хотя подтекст расшифровала без труда.

Иван неожиданно тепло улыбнулся, хотя взгляд его пронзал внимательностью. И выдал другое объяснение:

– Я о том, что мы пока прижали только Алаева, но не всех его людей. А у него сыновья – такие же верные, как для меня Коша. И сегодня они могут решить, что им больше нечего терять. Я раньше всегда заботился о твоей безопасности, но теперь подчеркну особенно – в самое ближайшее время могут последовать удары по нам. Такие, каких до сих пор не было. Будь готова и не чуди.

Я кивнула, будто вняла совету. Хотя мы оба знали, что говорим заодно и о другом – я и раньше не могла выбраться из дома по собственной воле, но теперь будет еще сложнее. Вопрос уже не в том, чтобы уговорить Кошу бежать вместе, а чтобы самой каким-то образом исчезнуть. Я услышала это в тоне и увидела во взгляде. И все равно продолжала считать первую задачу важнее второй. Смогу ли жить потом, зная, что любимого больше нет – поплатился за мою свободу? А смогу ли остаться и поплатиться вместе с ним?

* * *

Но оказалось, что прогнозы Ивана намного ближе к действительности, чем мне сразу привиделось. Мы уже выезжали из города, когда водитель начал напряженно осматриваться, а потом заговорил в рацию:

– Колонну держим, не даем разрывать. Куда Николаев рванул?

– Держим, держим, Кириллыч. У нас клин впереди из одной охраны.

Сзади сопровождение замыкала полиция. Здесь присутствовали почти все люди Ивана, Веру почему-то не стали привлекать, хотя и без нее вооруженного народу собралась тьма. И тем не менее Иван тоже замолчал и повернулся к заднему стеклу.

– А Коша где? – буркнул скорее самому себе и повторил громче: – Кириллыч, узнай, машина Руслана Владимировича сзади?

Но тот не успел – лишь рация вновь захрипела. С каким-то жутким визгом нарастал шум. Прямо на очередном перекрестке в нас справа влетел грузовик, врезаясь в центр колонны и по инерции таща машину еще вперед. И другие тяжеловозы – их не могли остановить небольшие автомобили. Они не были маневренны, но зато обладали бронебойной мощью, а скорость нападавшим обеспечивали такие же легковушки, как в масло врезавшиеся в разбитую колонну. Заверещали клаксоны – скорее всего, заистерили посторонние водители, случайно попавшие в общий замес. В стороне раздались автоматные очереди, а крики приближались – к нам спешила и наша охрана, и нападение.

Я вдохнула и резко распахнула дверь. Ивана ненадолго контузило ударом – он пришелся с его стороны. Но он не растерялся и вывалился следом за мной. Мы даже выпрямиться не успели, как завихрилось уже в непосредственной близи, последняя линия обороны трещала по швам. Иван угадал или, может, точно знал, как отреагируют сыновья Алаева на результаты сегодняшнего суда – они вели себя так, будто больше ничего не могли потерять. Будто им было безразлично – умрут или сядут, лишь бы больше Морозов не дышал.

Замерла и не вскрикнула, когда Славка с простреленной головой полетел на бок. Но повернулась в поиске самого безопасного пути. Увидела стрелявшего – невысокий молодой мужчина с аккуратной бородкой и черными, почти магическими глазами. Хотя жуткой магии его образу добавлял весь творящийся кошмар и его поза. Он увидел меня первой и зачем-то решил потратить пулю – глупо, как по мне, расстреливать тупых кукол в общей мешанине. Но меня снесло тяжелым телом – Иван налетел и развернул. Сам дернулся, поскольку вторая пуля полетела ему в спину. От третьей прикрыл Пижон – снял бородатого. А мы улетели на асфальт. Я почти сразу выбралась из-под Ивана и уловила, что он жив и пытается подняться на ноги. Орет какие-то команды. Кому? Мне?

Я вообще оглохла, одеревенела от происходящего. Но вдруг чистейшей мыслью скользнуло – Иван бездумно закрыл меня, не успел сообразить, что ему-то как раз от траектории стрельбы надо было уходить, дать ребятам и полиции возможность самим разобраться. Сбил меня с ног – рефлекс какой-то. Многое, очень многое говорит о человеке первая реакция. А второй мыслью была еще более чистая – это лучший способ для меня уйти. Не факт, что выберусь из дома, но в этой суматохе скрыться вполне реально.

Сделала шаг в сторону, пригибаясь, но замерла и метнулась к телу Славки – схватила упавший пистолет и развернулась. Выстрелила в лицо прорвавшемуся ближе всех к Ивану. Сразу же развернулась и подсекла следующего, но только ранила, добил его сбоку Зеля.

Подбежала к мужу, помогла подняться и потащила назад по дороге, от эпицентра. Он был слишком тяжел и постоянно заваливался вперед. Скорее всего, ранение было серьезным, а мне еще постоянно приходилось оглядываться и смотреть, могут ли наши ребята прикрыть отступление. Я орала, вздергивая его снова вверх, и стонала, когда он в очередной раз заваливался на колени. Наклонилась и со всего размаха ударила по щеке, крича в мутнеющие глаза:

– Не вздумай вырубаться! Слышишь меня? Ты же глыба! Иди или ползи, но не вздумай останавливаться, сука!

Теперь и Иван хрипел, подбадривая самого себя на новое движение. Не знаю, кто в меня вселился и что на меня нашло, – ни в тот момент, ни когда-то после я не могла достоверно объяснить, почему не позволила умереть человеку, которому каждую ночь на протяжении месяцев желала смерти. Может, его поступок роль сыграл. А вернее – этот поступок подчеркнул, что Иван меня всегда любил – болезненно и мучительно, но на том уровне, который вообще ему подвластен. Пусть его посадят или пусть он снова выберется сухим из воды, но не умирает. Моя победа, как оказалось, была не в его смерти.

Я смогла дышать, когда наперерез выскочили два полицейских и уже сами потащили Ивана в машину – все дальше и дальше от прицельной стрельбы. Завалилась на сиденье рядом, вытирая глаза от пота и все еще судорожно сжимая пистолет. Машина рванула на разворот – в больницу. И не факт, что по этому пути не возникнет новой засады, хоть мы и в полицейском автомобиле. А я перекрыла себе, возможно, единственный вариант для побега.

Устало посмотрела на Ивана – он был в сознании. Очень бледный, но мутность из глаз пропала – наверное, ему сложно было двигаться, а в покое он начал потихоньку приходить в себя. Сказала зачем-то: