Книга Вдова Его Величества - Екатерина Лесина

Она подняла руку, позволяя оценить удивительный узор костяных пластин, тонких, полупрозрачных, зазубренных. На краях их блестели капельки то ли яда, то ли молодой паутины. И коснувшись пальцем пальца, леди Тирби потянула шелковую нить.

— Он забрал матушкино приданое. И не только его. Мы с бабушкой жили в старом доме. Помню, было холодно… всегда холодно, но особенно по ночам. И я мерзла. Зимой мы спали в одной постели, куда заползали три бабушкины кошки, и это хоть как-то помогало согреться. Когда мне исполнилось шесть, я выпила первую из них. Я не поняла, что произошло, а бабушка расплакалась.

Паукам сложно сочувствовать.

Нить стремительно застывала на воздухе, приобретая характерный серебряный цвет. Прочнее стали, тоньше волоса… говорят, на ней жеребца на вершину башни поднять можно.

Кайден проверять не рискнул бы.

— Она боялась, пряталась. Она помнила времена, когда иных, отличных от них, созданий, люди жгли на кострах. Мою прабабку забросали камнями, как и старших ее дочерей, а вот бабка уцелела, но хорошо запомнила урок. Она всю жизнь пряталась. И матушку мою тому же учила.

Нить леди Тирби зацепила за тонкую косточку, которая пошла плясать, вытягивая паутину.

— Матушка любила мужа. И призналась ему. После родов. Потом… позже… я узнала, что разродилась она вполне себе легко и благополучно, но ночью уснула и не проснулась.

— Вы его убили?

— Отца? Да, — это признание сопровождалось улыбкой. — Думала и сестер, но решила, что они все-таки не виновны… да и к чему мне лишнее внимание? Бабушка и меня учила прятаться. Быть осторожной. Держаться в стороне от людей. Мы жили вдвоем. В лесу. Ставили сети. Я до сих пор ненавижу зайчатину… — косточка остановилась на мгновенье, отвлекая паучиху от рассказа. — Когда мне исполнилось шестнадцать, и стало ясно, что умирать я не собираюсь, дом сожгли… к огромному моему удивлению, оказалось, что человека убить не намного сложнее, чем зайца.

— Ваша бабушка…

— Она слишком боялась, чтобы защищаться. А я не успела ей помочь, — она слегка нахмурилась и перекрестила пальцы. — Знаете, нить можно создать всякую, легкую и тонкую, из которой потом можно сделать удивительной красоты ткань. Она согреет зимой, а летом не позволит изнывать от жары. Или плотную, способную выдержать удар меча. Или еще такую, которая остановит сердце. Или заставит тело покрыться язвами.

Вот поэтому их и не любили, многоглазых дочерей Виттхе, что слишком уж непредсказуемы творения костистых рук их.

И слишком злопамятны они сами.

— Тогда я поняла, что люди вовсе не так страшны, как меня в том убеждали. И решила, что не хочу жить в лесу. Не скажу, что пришлось легко. Мой отец, сами понимаете, не слишком обрадовался появлению блудной дочери. Впрочем, здоровье его было слишком слабым, чтобы он смог что-то предпринять. А жена его и вовсе оказалась чудесной женщиной. Я до сих пор отправляю ей подарки.

Паутина становилась темнее и плотнее. А леди Тирби продолжала выпускать нить.

— Она во многом помогла бедной сиротке. Она сама учила меня, читать и писать, выбирать наряды, красить волосы, чтобы ни у кого и мысли не возникало. Она подарила мне… — леди Тирби коснулась тонкой золотой цепочки. — Надежду… и никогда не задавала лишних вопросов. Возможно, она вовсе не так и глупа, как мне представлялось? Но да… ее усилиями я познакомилась с лордом Тирби. Я и вправду была ему симпатична, потому и убедить, что лучшей партии ему не найти, оказалось несложно.

Леди Тирби положила косточку на стол.

Разгладила юбки.

И подняла руки, позволяя рукавам соскользнуть до локтей. Кожа на предплечьях медленно разошлась, выпуская острые кривоватые шипы, к которым и закрепился конец нити. А веретено замелькало, спеша создать основу узора.

— Мы неплохо жили. Он милый. Для человека.

— Но голову вы ему морочили?

— Ему хотелось наследника, а сами понимаете…

— Появилась бы девочка.

— Именно.

Кайден, сколь ни силился, не мог понять, как она это делает. Ее руки застыли, но веретено-то двигалось, оно летало, скользило меж натянутых нитей, прокладывая строчку за строчкой, на глазах создавая ткань.

— И девочка весьма странная. Мы при рождении не слишком хороши, — она чуть склонила голову. — Это сущность. Моя в достаточной степени развита, чтобы иметь вес и в мире яви.

Она прикрыла глаза.

И отступила, позволяя Кайдену разглядеть то, на что, по-хорошему, смотреть не стоило бы.

Существо было частью леди Тирби. Или, скорее, она сама являлась частью существа, столь уродливого, сколь возможно лишь для создания того, другого мира. И в то же время Кайден не мог отвести взгляда. Массивная головогрудь, увенчанная человеческой головой, волосы которое извивались то ли змеями, то ли нитями паутины. Полупрозрачные крылья удивительной мантией стекали с раздутого брюшка, опиравшегося на четыре массивные лапы. Тонкие суставчатые конечности выплетали удивительный узор, который, начинаясь в мире яви, продолжался и в ином.

— И вы решили растить потомство в другом месте.

— Именно.

— Но почему столько… или… не все ваши? Не все даже…

— Люди на удивление небрежно относятся к своим детенышам. Я лишь взяла то, что никому не нужно, — это было произнесено со спокойной уверенностью. — И сделала их чуть более сильными. Моим детям пригодятся кровные сестры. А им — защита, ибо в этом мире слишком сложно выжить одному.

Что ж, в этом имелся смысл.

— Вы их… — Кайден понятия не имел, как задать вопрос. — Сделали… подобными себе?

— Боюсь, что исключительно внешне. И толика обаяния, пожалуй, передалась. Как и здоровье. Человеческие детеныши слишком хрупки, чтобы выжить без помощи.

— И сколько?

— Моих по крови? Пятеро… за все время лишь пятеро.

— А отец…

— Какая разница? — она пожала плечами, а сумеречные конечности ненадолго замерли, но после заработали с еще большей скоростью. — Для нас это не важно…

— А ваш муж…

— Он хороший человек, — леди Тирби сказала это безо всякой насмешки. — Мне пришлось постараться, убеждая его, что хранить мне верность вовсе не обязательно. Со временем, полагаю, я найду подходящую женщину, которая родит ему сына. Мы умеем быть благодарными.

Призрачные конечности взмахнули, и в следующее мгновенье на столе возникла тончайшая рубаха из паучьего шелка, столь тонкая, что сквозь ткань можно было разглядеть узор на скатерти.

— Но вы его заморочили.

— Он стал задавать ненужные вопросы, но, поверьте, я никак не подавляла его разум. И старалась быть полезной. Удерживала от некоторых необдуманных поступков.

Она несколько замялась.