Книга Субмарин - Андреас Эшбах

По крайней мере, они пытаются это сделать. Охранников не меньше десятка, но Пигрит маленький и юркий. Ему удается занять их всех: он мечется из стороны в сторону, выскальзывает из рук, пытающихся схватить его, перепрыгивает через подставленные подножки, скачет по спинкам кресел, бегает по столам, исчезает за сиденьями и вновь выныривает в неожиданных местах.

И в то самое время, когда охранники заняты тем, чтобы полностью опозориться при попытках поймать Пигрита, появляется лестница. Она влетает через средние, всё еще распахнутые настежь двери, проносится по центральному проходу мерцающей серебристой стрелой. И вот что удивительно: все так увлечены охотой за Пигритом, что лестницу, похоже, никто не замечает.

Ее несет на плече Шесть-Пальцев. И улыбается при этом улыбкой человека, только что провернувшего отличную проделку.

Шесть-Пальцев сильный и быстрый. Мгновение – и он уже у сцены. Прыжок – и он на ней. И, уже подбегая ко мне, он снимает лестницу с плеча, переворачивает ее так, словно она ничего не весит, и прислоняет ее к стенке аквариума с такой точностью, что ее верхний край оказывается прямо у моих ног.

Теперь нужно поторопиться. Схватившись за лестницу, я окончательно вылезаю из воды и спускаюсь вниз. Охрана всё еще занята Пигритом. Подо мной на полу растекается здоровая лужа.

– Ты была совершенно права, – говорит Шесть-Пальцев, который всё это время держал лестницу. – Насчет твоего плана.

Я улыбаюсь, сейчас мне бы очень хотелось кое-что ему сказать, но на это нет времени. Я ужасно напряжена, полностью сконцентрирована на том, что мне предстоит сейчас сделать. Поэтому я быстро касаюсь его руки, с благодарностью поворачиваюсь к залу и устремляюсь к трибуне.

За ней всё еще стоит та женщина в костюме из молочной пенки, который, должно быть, обошелся ей в целое состояние. Она возмущена и растеряна, продолжает держать в руке пульт управления от голограммного проектора, словно хочет меня им ударить.

Но вот, похоже, поймали Пигрита. Раздаются аплодисменты, в зале царит хаос и возбуждение. Часть людей повскакивали со своих мест, некоторые даже залезли на столы, чтобы ничего не пропустить, в то время как другие остались сидеть и демонстративно погрузились в свои планшеты, ведь ничто не может отвлечь их от работы.

Однако теперь, когда проблема Пигрита решена, охранники замечают то, что происходит на сцене. Примерно половина из них бросается ко мне, широкоплечие мужчины-шкафы (среди них есть две женщины, но габаритами они мужчинам почти не уступают), с раскрасневшимися лицами, яростью в глазах и оружием на поясе. Правда, пока они за него не хватались. Но вот они штурмуют сцену и не сводят с меня глаз. От этого зрелища мне становится по-настоящему страшно.

Внезапно что-то закрыло меня от охранников, какое-то металлически поблескивающее заграждение, – это лестница, осознаю я после секундного ужаса. Ее схватил Шесть-Пальцев, он стремительно закинул лестницу себе на плечо и встал между мной и охраной. Человек с лестницей на плече может причинить много вреда, достаточно просто покрутиться влево-вправо, чтобы сбить с ног людей вокруг себя.

Перемирие. Они кричат, требуют, чтобы Шесть-Пальцев прекратил свои глупости, вел себя прилично, и вообще, где, как он думает, он находится?

В этот момент раздается голос профессора Боннера, он так легко перекрывает царящие в зале хаос, шум и гам, словно в груди у него спрятан звукоусилитель:

– Прекратите! – гремит он. – Дайте ей сказать!

Голоса тут же умолкают, все в зале замирают как вкопанные. Взгляды обращаются на профессора Боннера, этого огромного бородача с иссиня-черной кожей. Он стоит посреди зала и излучает невероятную уверенность и авторитет. Против такого не попрешь.

Профессор оборачивается.

– И отпустите моего сына, – командует он охранникам в глубине зала. – Это был всего лишь отвлекающий маневр, можно было бы уже и догадаться.

Они ошарашенно выполняют приказ и отпускают Пигрита. Профессор протискивается по рядам к центральному проходу и продолжает:

– Ну что же, пускай расскажет, что всё это означает. – Он жестом указывает на трибуну. – Прошу.

Никто не возражает ему. Даже я. Я тоже послушно иду к трибуне, как есть, мокрая насквозь. Мои босые ноги шлепают по полу и оставляют влажный след на деревянном полу.

Сейчас, когда я оказалась там, куда так стремилась, у меня внутри всё сжимается, а ноги становятся как желе. Да, я обещала рассказать людям воздуха о том, что происходит в море, и, когда я давала такое обещание, этот пункт казался мне самой простой частью плана. Но сейчас я замечаю, что это вовсе не так уж просто.

На меня, полуголую девочку с ракушками в волосах, смотрят сотни глаз, и это только те, кто сидит в зале. Сколько человек смотрят сейчас на меня по всему миру? Лучше мне и не знать!

С ума сойти, не прошло и пяти минут, как я вылезла из воды, а во рту уже совершенно пересохло. Я не смогу говорить. Не смогу выдавить из себя ни звука. Весь мой прекрасный план полетит из-за этого в тартарары, а для меня самой всё кончится в отделении полиции.

Вот трибуна. Это не такая трибуна, за которую можно схватиться или за которой можно спрятаться, это изящная конструкция из тончайшего прозрачного пластика. Микрофоны такие крошечные, что их почти не видно, их подставки не толще волоса.

Докладчица отходит в сторону, выключает голограмму. Тихонько гудевший проектор замолкает, и в зале вдруг наступает такая тишина, что мне кажется, всем должно быть слышно, как сильно стучит мое сердце.

Все глаза направлены на меня, а у меня внутри не ничего, кроме паники. Такого ужаса я не испытывала даже тогда, когда Высокий-Лоб привязал меня к столбу и бросил на произвол судьбы. Даже тогда, когда на нас падали бомбы, когда за нами гнались дроны.

Мысль о бомбах заставляет меня вспомнить, что Всегда-Смеется, моя лучшая подруга, потеряла ребенка, а вместе с ним и свой смех. Я вспоминаю Белый-Глаз, которая приняла меня в свое племя и умерла от ран, которые ей нанесли бомбы охотников. От этих воспоминаний во мне просыпается гнев, а гнев выводит меня из оцепенения.

Я встаю к трибуне и оглядываюсь по сторонам. Вижу Пигрита, он ободряюще кивает мне и поднимает вверх большие пальцы. Вижу его отца, который благосклонно мне улыбается. Наконец вижу Шесть-Пальцев, в его взгляде читается что-то такое, что придает мне храбрости.

– Меня зовут Саха Лидс, – начинаю я. – Воз-можно, кто-то из вас уже слышал обо мне – я та самая девочка из Сихэвэна, которая может дышать под водой.

Все по-прежнему не сводят с меня глаз, но теперь, когда начало положено, слова льются сами по себе. А напряженное внимание публики внезапно ощущается как вызов, требование продолжать.

– Конечно же, каждому из вас очевидно, что этой способностью я обязана масштабным генетическим манипуляциям, вмешательству, существенно выходящему за рамки того, что сегодня практикуется или допускается в мире, – продолжаю я. – Но вот чего вы, скорее всего, не знаете: этот генетический эксперимент провели больше ста лет назад. – Мне кажется, я слышу каждый удивленный вздох, каждое выражение удивления, даже самое тихое. – В первой половине прошлого столетия, до Энергетических войн, корейский ученый по имени Ён Мо Ким в условиях строжайшей секретности осуществил проект, целью которого было ни много ни мало создание нового человеческого вида – homo submarinus. Этому виду предстояло заселить морское дно. Замысел Ён Мо Кима был раскрыт, его арестовали, но его созданиям удалось бежать в океаны, где их потомки живут и по сей день. – Я оборачиваюсь и показываю на огромный аквариум, где парят в воде мои отважные субмарины: Плавает-Быстро, Больше-не-Смеется, Умелый-Плетельщик, Одна-Нога, Полоска-на-Животе, Послушный-Послушный, Длинная-Женщина, Двенадцать-Жабр… – Это лишь некоторые из них. Среди этих людей я прожила последние два месяца. Мы вместе ловили рыбу и ели водоросли, катались на Восточно-Австралийском течении, обследовали Большой Барьерный риф и делали много чего еще. – Я снова поворачиваюсь к зрителям в зале. И к камерам. – Но сюда я пришла не для того, чтобы поделиться впечатлениями о путешествиях. Я пришла, потому что настала пора раскрыть тайну людей воды, как они сами себя называют. На протяжении более ста лет почти никто не знал об их существовании. Вы тоже не знали – по крайней мере, большинство из вас…