Книга Мурка, Маруся Климова - Анна Берсенева

«Что это значит, интересно? – подумала она. – Матвей, наверное, знает».

Она подумала о нем совсем просто, без ночного отчаяния. Ей вдруг показалось: если он рядом, хотя и не в реальности, то это все-таки очень много, в этом гораздо больше счастья, чем было во всей ее прежней жизни. Да и что значит – много, мало? Это просто счастье и есть.

Но, подумав это, Маруся почувствовала, как сердце у нее сжимается такой болью, что хоть в руку его возьми, чтобы эту боль унять.

Зачем была мраморная вилла с настоящими призраками, и цветы на лугу, сошедшем прямо с картины, и таинственные ночные шаги на той самой лестнице, по которой ходила отравительница Медичи, и волшебный единорог?

«Это просто иллюзии, – вспомнила Маруся. – То, что нам кажется».

Она перепробовала все иллюзии, даже самые чудесные, про которые прежде думала, что они бывают только в книжках, – и все оказалось напрасно. Даже себя обмануть можно было лишь ненадолго, а жизнь как она есть вообще не поддавалась обману.

Маруся оглянулась на бога-воина с копьем, как будто он мог ей чем-то помочь. Он смотрел сурово и помогать не хотел. Она достала из кармана телефон, помедлила немного, потом нажала на кнопку.

– Марко, – сказала она, – не обижайся на меня... Я должна вернуться. Да, в Москву. Сегодня. Еще ведь утро, а самолет вечером, я помню, в билете написано. А может, я все-таки сама? Спасибо...

Глава 9

Матвей долго не мог понять, отчего ему так тревожно.

Что-то назойливо беспокоило его, зудело над самым ухом. Прежде чем он понял, что это просто телефон, в его сонной голове промелькнул, наверное, с десяток догадок, самой реалистичной из которых была пуля, влетевшая в окно и мечущаяся по комнате, потому что никак не может найти его в темноте.

Все-таки он не ошибся с тревогой – сразу расслышал ее в мамином голосе, когда наконец схватил трубку.

– Матюша, ты в Зябликах? – Еще он расслышал, что она изо всех сил старается говорить спокойно. – Или в Москве?

– Что случилось, ма? – спросил Матвей.

– Я думала, вдруг ты сможешь приехать...

– Смогу. Сейчас? – Она молчала, и он повторил: – Мам, скажи, что случилось.

– Папа плохо себя почувствовал, – наконец проговорила она. – Я вызвала «Скорую», но... мне что-то очень тревожно.

– Через сорок минут буду, – сказал Матвей, протягивая руку за джинсами, лежащими на стуле у кровати. – А что у него болит?

Ему странно было об этом спрашивать. Отец был уникальный человек: у него не болело ничего и никогда. Он вообще ни разу в жизни не болел, даже гриппом во время ежегодных эпидемий. Когда кто-нибудь из знакомых удивлялся такому необычному его свойству, он только плечами пожимал:

– Видимо, какие-то тайны здоровой генетики, о которых я не знаю.

И вот сейчас он вдруг плохо себя почувствовал, и, наверное, даже очень плохо, раз мама, совсем не склонная к панике, звонит среди ночи.

– Сердце, – сказала она. – Неожиданно, ночью... Рукой пошевелить не может.

– Зачем ему рукой шевелить? Двигаться вообще не надо.

Матвей одевался, зажав трубку между плечом и ухом.

– Я думаю, что это может быть инфаркт. – Вряд ли можно было сказать, что мамин голос звучит спокойно, но Матвею показалось, что теперь она полностью взяла себя в руки. – У бабушки приступы другие бывали.

У Антоши было какое-то врожденное сердечное заболевание, природу которого врачи не совсем понимали и на которое сама она, насколько это было возможно, старалась не обращать внимания.

– Разве инфаркт вот так, вдруг, бывает? У папы ведь никогда ничего...

– У него опасный возраст. Для сердца опасный. Приезжай, Матюша.

Мама еще раз позвонила, когда он уже подъезжал к Москве; дорога от Зябликов была недлинная, и пробок ночью не было. Она сказала, что отца везут в больницу на Красную Пресню, она едет с ним, и чтобы Матвей приезжал туда же.

Матвей перестал бояться больниц только после армии – вернее, после того как сам полежал в госпитале с ранением и привык к унынию больничной жизни. До этого же, с самого детства, он как-то опасался вот именно этого уныния, которое казалось ему тягостным и зловещим. Хотя непонятно было, откуда такие впечатления. Мама уверяла, что он и был-то в больнице всего раз в жизни: в полтора года ему накладывали швы, когда он упал в смородиновый куст и рассек кожу на виске.

Но, увидев отца на больничной кровати, Матвей опять почувствовал тот глупый детский страх, от которого, как он считал, ему давно удалось избавиться. Было что-то невозможное в том, как сливалось с подушкой папино лицо и тянулась к его руке трубочка от капельницы.

– Болтовней не утомлять, – коротко приказал врач, которого Матвей встретил в коридоре еще до того, как вошел к отцу. – Если палата отдельная и платная, это вовсе не значит, что ее надо превратить в проходной двор.

– Не буду, – сказал Матвей. – А что с ним?

– Инфаркт с ним. Что обычно бывает у мужчин в этом возрасте?

Матвей не знал, что бывает в этом возрасте и что уж это за возраст такой особенный.

– Может, его в реанимацию надо? – спросил он.

– Пока необходимости нет. Если понадобится, сразу переведем.

И вот Матвей вошел в палату и увидел бледность отцовского лица, от которой ему стало жутко.

Мама сидела на стуле у кровати и делала вид, что все происходящее абсолютно в порядке вещей. И этот тусклый больничный свет, и тревожная белизна казенной постели...

– Анюта, с ума ты сошла. – Несмотря на бледность, голос отца звучал спокойно. – Зачем Матвея вызвала? Близкий ему свет из-за города ехать. Может, вы и маме позвонили?

– Антоше не позвонили, – сказал Матвей. – А я все равно в клубе зависал. Тут рядом тусовочное такое местечко, я часто по четвергам бываю. Четверг знаешь как у нас, у золотой молодежи, называется? Маленькая пятница. А большая пятница завтра будет, а там и уик-энд, оторвемся по полной.

– Хорошая вещь молодость, – улыбнулся отец; не похоже было, что он поверил такому объяснению. – Меня, помню, однажды твоя классная в школу вызвала, исключительно чтобы сообщить, что ты бегаешь на переменах. Я сначала и не нашелся, что про такой ужас сказать, а потом говорю: «Знаете, Инга Леопольдовна, вот меня вы хоть озолотите, я без дела никуда не побегу, а для мальчишки десятилетнего это, по-моему, вполне естественно». Ты своим тоже бегать запрещаешь, а, директор?

Матвей видел, что папино спокойствие если не совсем показное, то все же немножко нарочитое.

«Так ведь тоже больницы боится! – вдруг догадался он. – Ну конечно, точно как я!»

– Не всем, – улыбнулся он. – У меня такие есть, что уговаривать приходится: ну отложи свою скрипку, ну побегай как человек хоть на перемене.