Книга Когда мы были чужие - Памела Шоневальдт

— Наверное.

— Ох, уж эта Ирма и ее «наверное». Спи.

И я с удовольствием последовала ее совету.

Глава восемнадцатая

Хлеб Алессандро

В тот вечер Нико принес мне лимонов. Он разрезал их и выжал в чашку, а затем заставил меня выпить. Молли молча закатила глаза. Он показал мне руку, она хорошо заживала.

— Мисс Миллер сняла швы. А лимонный сок очень полезный, он от многих болезней исцеляет. — Молли тихо фыркнула. — Мой напарник Карл, кстати, даже позавидовал, что меня зашивала модная портниха. — У Нико была широкая, лучезарная улыбка. Он дотронулся до своей щеки. — Молли сказала, вы поранились на корабле.

Нико проговорил это так спокойно и просто, что я рассказала ему все, что тогда случилось, честно и откровенно, как никому прежде. И про сербских девушек, и про склоку, крики и обвинения. Про то, как меня толкнули, я упала и разрезала щеку, а Тереза всю ночь держала края раны.

— Значит, вы защищали друзей. Таким шрамом можно только гордиться.

Я вспыхнула и отвернулась к окну. На улице горели газовые фонари, в сумерках мерцали огни.

— Вам нравится Сан-Франциско?

— Его холмы напоминают мне о доме.

Я сказала, что в Кливленде и в Чикаго все было чужим, ведь земля там совершенно плоская. Он кивнул.

— «Как будто Господь может стереть вас одним махом»? Да, именно так.

Молли принесла нам чаю и тихонько уселась в углу, с головой уйдя в свои расчеты. Я спросила Нико, как он оказался в Америке.

Он долго смотрел в окно, потом сказал:

— У вашей семьи были оливы, Ирма?

— У всех в Опи было хотя бы несколько деревьев, разве что кроме мальчика-козопаса и нищих.

— Именно, нищих. Мой отец проиграл все наши оливковые деревья, одно за другим. Пока у французов были проблемы с виноградниками, мы еще как-то держались — поставляли на рынок свое вино, но когда они восстановили их, то уж, конечно, перестали покупать его. Отец бросил нас, и мой старший брат нанялся моряком, чтобы посылать домой деньги. Для меня на Косе работы не было, только поденщиком по сбору фруктов. Я не мог там оставаться. Вы ведь понимаете, Ирма, каково это — ты любишь свой край и все-таки должен уехать?

Я кивнула, и Молли в уголке тоже кивнула, горько сжав губы.

— У моего дяди был торговый корабль, он взял меня помощником плотника.

— А почему вы приехали в Америку?

— Мне стало любопытно посмотреть на здешние леса. Старик-плотник рассказывал, что в Америке какой только древесины нету — вишня, клен, разные сорта дуба, ясень, бук. Захотелось все это увидеть. Ну вот я и накопил денег на пароход до Нью-Йорка, а там уж выучил английский и устроился подмастерьем к краснодеревщику, сам он был из Германии. Отличный человек, просто прекрасный. Он мечтал посмотреть на секвойи, и прошлым летом мы сели на поезд до Калифорнии.

— И как ему, понравилось?

Нико провел ладонью по деревянной столешнице моей тумбочки.

— Эрнст умер в дороге, неподалеку от Айовы. Я закрыл ему глаза, поцеловал его и отвез к гробовщику, а тот позволил мне самому сделать для него гроб. После похорон я поехал дальше на запад. Так вот сюда и попал.

— Вы скучаете по дому? Не думаете вернуться?

— Там у меня ничего не осталось. Поля наши отец продал. Мне на Косе делать нечего. У вас, похоже, та же история с Опи?

— Да, примерно. Но все же…

— Я понимаю. Все же… Я тоскую по запаху нашего меда с чабрецом. И по ветру, который шумит в мельничных крыльях. На севере острова песчаные пляжи, мы там купались с братьями, и римская мозаика Европы, которую похитил бык, в смысле, Юпитер. Конечно, я скучаю по нашей еде и нашему говору, по родным деревенским песням. Вы об этом говорите, я правильно понял?

— Да.

Я рассказала ему о Франческе, которая приехала из соседней с Опи деревушки, о том, как она умерла прежде, чем мы успели поговорить о доме.

Молли отложила свои бумаги.

— Уже поздно, Нико, — сказала она. — Ирме пора ложиться спать.

Нико распрощался и сказал, что придет еще. Молли помогла мне заплести волосы на ночь. Я сжала ее руку.

— Спасибо тебе, Молли. Ты так обо мне заботилась, когда я болела.

— Да уж, забот хватало, и далеко не самых приятных. Я бы никогда не сделала этого ради чужого человека. Но ведь и ты поступила бы точно также, заболей я, даже если б ты не была медсестрой?

— Конечно.

— Стало быть, — отрывисто заявила она, — и говорить тут не о чем. Давай-ка, спи, поправляйся и возвращайся в свою амбулаторию. Ой, кстати, знаешь, у нас сейчас уже девятнадцать постояльцев, а еще новые просятся с фабрики Леви.

— Это замечательно, просто замечательно, — сонно пробормотала я.

Спустя три дня я чувствовала себя уже достаточно хорошо, чтобы пойти в школу. Студентки, доктор Бьюкнелл и даже миссис Роббинс искренне поздравили меня с возвращением. Тифозных больных не было — одни умерли, другие выздоровели. Мы спокойно занимались в аудиториях. Каждый вечер Нико ждал меня, чтобы проводить до дому. Когда я достаточно окрепла, мы стали совершать более дальние прогулки, поначалу избегая крутых холмов, а потом выискивая по ним все новые маршруты. Ко мне вернулся аппетит, а нагулявшись, я прямо умирала от голода. Как-то раз мы зашли в тратторию на Норт-Бич, и тамошний повар, родом из Генуи, принес нам чиопино в глубоких плошках. Нико рассказал, какой суп готовила его мать — рыбную похлебку с зеленью, которую он собирал сам. Хлеб в траттории был хорош, но все же другой, чем дома. Я принялась вспоминать вслух, как пышные, с хрустящей корочкой, буханки Ассунты приятно согревали зимой по дороге из пекарни. И как мы с Дзией подтолкнули отца начать за ней ухаживать.

— А еще я вышила алтарную пелену, — начала было я, но впомнила, чем это закончилось, и умолкла.

Нико тоже помолчал, потом достал из кармана лимон.

— В детстве, — начал он задумчиво, — мы разрезали лимон на четыре части, вот так, закрывали глаза и пытались почувствовать сладость внутри кислоты. Возьмите, Ирма, попробуйте. — Он протянул мне четвертинку лимона. — Только глаза закройте.

Я втянула в себя кислый сок и вправду ощутила легкий сладкий привкус, как первое дуновение весны в морозный день на исходе зимы. Нико неторопливо очистил лимон от кожуры, перевел разговор на мою работу в амбулатории, а после рассказал про мебель, которую мечтает делать на заказ.

Когда траттория закрылась, мы пошли гулять дальше — по тихим улицам Ноб-Хилл, а затем в Пасифик-Хайтс, смотрели, как над городом всходит луна, и болтали о всякой всячине. Он рассказал мне про дерево Гиппократа, в тени которого тот занимался со своими учениками. И с гордостью заверил, что этот платан с острова Кос — самое старое на свете дерево. Теперь оно такое огромное, что и пятьдесят мужчин его не обхватят.