Книга Оноре де Бальзак - Анри Труайя

Второго декабря Бальзак присутствует на церемонии пострижения в монахини ордена визитандинок Анриетты Борель. «Плутовки-монахини полагают, что мир существует только ради них, а потому послушница, у которой я спросил, сколько продлится церемония, ответила, что час… Это продолжалось почти четыре», – сетует он в письме Ганской, сожалея о страницах, что, не пойди туда, мог написать. Но надо было представлять свою «дорогую жену» и Анну на «похоронах Анриетты»: «Лиретта и другие новопостриженные выслушали проповедь-наставление, стоя на коленях. Она ни разу не подняла глаза. Белое, чистое лицо, восторженное возбуждение святой. Я никогда раньше не присутствовал при пострижении, смотрел по сторонам, наблюдал, изучал с вниманием абсолютно набожного человека… Был сильно взволнован, когда три новообращенные пали ниц, их покрыли саваном и прочитали над живыми существами поминальные молитвы, и когда потом они появились невестами в венках из белых роз, дав обет стать невестами Христовыми… Я видел Лиретту после обряда, она была весела, как зяблик. Вот вы и невеста, сказал я ей, смеясь».

Несколько дней спустя Оноре посещает Консьержери – это необходимо ему для третьей части «Блеска и нищеты куртизанок». Внимательно осматривает камеры, присутствует на заседании суда присяжных, с увлечением следит за процессом, перипетии которого рассчитывает использовать в своей «Кузине Бетте». В погоне за необычными ощущениями двадцать второго декабря вместе с другими писателями и художниками участвует в коллективном сеансе курения гашиша. Среди приглашенных – Готье и Бодлер, который вспоминал, что Бальзак от гашиша отказался. Сам Оноре утверждал, что попробовал, но это не возымело никакого эффекта. «Я устоял перед гашишем, – поделится он с Ганской, – и не испытал всех положенных „радостей“. Мой мозг настолько силен, что нужна была большая доза. Тем не менее я слышал небесные голоса и видел божественные картины… Встав этим утром, все еще сплю и не способен ничего делать». Первого января 1846 года он наносит матери новогодний визит. Перед ним воплощенное осуждение. Никакая нежность невозможна больше между ними, всему виной его долг. Он возвращается домой с ощущением, что его изгнали, словно парию. Свою горечь поверяет единственной способной понять его женщине, Еве: «У меня никогда не было матери, сегодня она провозгласила себя врагом. Я никогда не говорил тебе о своей ране, слишком мучительной для меня, надо видеть это, чтобы поверить… Но ты должна знать, почему я не хочу никаких родственных сношений между тобой и моими близкими».

В январе 1846 года работа не шла – радости и тревоги были в другом. «Крестьяне» топтались на месте, «Последнее воплощение Вотрена» никак не хотело обрести форму. Бальзак впал в какое-то оцепенение, из которого надеялся выйти после женитьбы. Но Ева все еще не могла решиться. Неужели опасалась его, человека, преданного ей душой и телом? Теперь вдруг заговорила о том, что слишком стара для него. Кокетство или искренняя неуверенность? Он пылко уверял, что истинные страсти не обращают внимания на годы. Для него возлюбленная всегда будет юной и желанной.

И вновь проблеск надежды: Ева приглашает его в Рим. Оттуда они отправятся во Флоренцию, Швейцарию, Баден… «Оставьте нас в Бадене, – пишет она ему, – и возвращайтесь в Париж заканчивать свои дела…» Восхитительное предложение! Отложив все, Бальзак устремляется к портному – именитый Бюиссон должен обновить его гардероб соблазнителя. Выходя, чувствует необычайную бодрость и решает перепрыгнуть через сточную канавку. Разрыв связки, чудовищная боль. Доктор Наккар укладывает его в постель, прописывает лекарства и объявляет, что ехать можно не раньше чем через две недели. Что за невезение! Бальзак вне себя. Впрочем, есть и хорошие новости: благодаря барону Ротшильду и еще нескольким влиятельным людям госпожа де Брюньоль получила, что хотела. Наконец старательный Бюиссон присылает новое платье. Оноре начинает ходить. Ничто больше не мешает, и вот он уже в дороге.

Первый этап его путешествия – Марсель. Отсюда двадцать первого марта морем до порта Чивитавеккья. Двадцать пятого Оноре в Риме, где его ждет Ева. После первых поцелуев и приветствий отчитывается, как удачно вложил «сокровища котеночка». Ганская нисколько не укоряет его за чрезмерные траты. Быть может, прочувствовала, сколько наслаждений доставляет расточительность? Так или иначе вместе они рыщут по антикварным лавкам, навещают торговцев любопытными вещицами. Бывают и в музеях. Часто к ним присоединяются Анна и Георг. Четверка в полном составе, все бодры, как никогда. Во дворце Скьярра Оноре очарован скопищем шедевров, решает, что у него тоже будет своя галерея живописи, в его особняке в Париже, где они поселятся с Евой, когда поженятся. Начало коллекции решено положить покупкой старой поблекшей картины, скорее «останков картины» – «Рыцарь Мальтийского ордена за молитвой», которую приписывают Себастьяно дель Пьомбо, а также «Женского портрета» Бронзино и «Портрета девушки» Мирвеле. Их отреставрирует ученик Давида и Жироде. После трех недель, беспечно проведенных в Риме, все четверо погружаются на корабль, который направляется в Геную, где Бальзак приобретает кровать с балдахином.

Затем неугомонные туристы добрались до Женевы, оттуда переехали в Берн, где стали гостями русского посла, барона Павла де Крюденера. Его дочь Жюльетта, двадцати одного года, не сводила глаз с Бальзака и оставила об этом визите такую запись в дневнике: «Кто мог подумать хоть раз встретить в Берне Бальзака? Он путешествует с некоей госпожой Ганской, прелестной, грациозной полькой, сердечной и довольно соблазнительной, несмотря на славянскую дородность. Эту даму сопровождает ее дочь и будущий зять, и четверка перебирается из страны в страну, приятно проводя время». Сидя рядом с Жюльеттой, Бальзак с упоением рассказывал о своих впечатлениях. «Его лицо, оживляясь, кажется не столь неприятным, – признает девушка, – так как первое впечатление – скорее отталкивающее. Он ниже среднего роста, весьма упитан (что особенно заметно по двум совершенно разным частям его тела: лицу и животу) и выглядел бы несколько нелепо, если бы на его мрачной, задумчивой физиономии не отражалась работа ума. Лоб его не показался мне очень высоким, но между бровями – глубокая черта, которую я замечала почти у всех, чья мысль трудится. У него неопределенного цвета волосы, так же своеобразно подстриженные: они спадают на лоб и ворот его одежды длинными сероватыми прядями, очень неправильными, концы которых острижены прямо, как у женщины. Довольно густые ресницы обрамляют глубоко посаженные, но очень выразительные глаза: впрочем, взгляд его скорее задумчив, это не взгляд наблюдателя, невозможно представить, что этот, кажущийся таким спокойным, тихим, безразличным к окружающему миру человек вдруг окажется восхитительным художником, который не упускает мельчайших деталей. У него резко очерченный нос, рот, несколько утративший форму из-за отсутствия многих зубов, окружен весьма живописными усами. Костюм его, как и сам писатель, был застегнут на все пуговицы, он весь вечер просидел в белых перчатках, которые так контрастировали со всем остальным, скорее оригинальным, чем элегантным».

Из Берна – в Базель, Солер, Гейдельберг. С каждым новым переездом Бальзак убеждается, что Ева готова согласиться выйти за него. Вместе они мечтают о том, где и каким будет их дом, какую светскую жизнь будут вести во Франции: замок в Турени, чтобы проводить там пригожие летние деньки, пристанище в пригороде Сен-Жермен, чтобы не упустить зимних увеселений. Но пока Бальзак должен возвращаться в Париж, где литературные и прочие дела требуют его присутствия. Любовники нежно прощаются в Гейдельберге.