Книга Писатели и советские вожди - Борис Фрезинский

ЭРЕНБУРГ: Довольны ли у вас, что мы прекратили споры и помирились?

КОЛЬЦОВ: Очень довольны. Давно пора. Ведь пять месяцев ушло на эти непринципиальные препирательства.

ЭРЕНБУРГ: Программа Конгресса вам послана. Это пока еще первичный проект, над ним надо еще поработать — ждем ваших предложений и поправок. Здесь ждут также, что советские писатели своими выступлениями по различным пунктам порядка дня уравновесят разброд в мнениях, который может получиться. Официальное приглашение Союзу советских писателей будет послано на днях, на имя Союза, на ваш адрес»[658].

В этом разговоре Кольцов проявляет информированность явно из первых рук (чего стоят хотя бы слова о Горьком — кто, кроме Сталина, мог решать вопрос о перемещениях «великого пролетарского писателя»?). Ясно, что четкие указания были получены от Сталина, когда он принял Кольцова и Щербакова по вопросу о конгрессе[659]; решение Политбюро все это оформило.

Советская печать сообщила о готовящемся конгрессе 20 апреля со ссылкой на вышедший в Париже номер журнала «Монд», где с комментарием Барбюса была опубликована декларация инициативной группы («Литературная газета», «Литературный Ленинград»). Дата сообщения объясняется просто: 19 апреля Политбюро приняло решение «О международном съезде писателей в Париже». В нем утверждалась советская делегация (Горький, Кольцов, Шолохов, Щербаков, Толстой, Эренбург, Н. Тихонов, Луппол, Киршон, Караваева, Лахути, три представителя Украины и два — Закавказья, причем эти пять кандидатур Стецкий, Щербаков и Кольцов должны были согласовать с партруководством Украины и Закавказья[660]). Горького утвердили главой делегации, а Кольцова и Щербакова — заместителями. На расходы делегации выделили 20 тыс. рублей золотом. Кольцову было велено в начале мая выехать в Париж «для содействия в организации конгресса»[661].

Вопрос о составе делегации обсуждался предварительно, в частности, с Горьким, Кольцовым и Щербаковым. В их списке был Вс. Иванов, исчезнувший из решения Политбюро (возможно, в этом проявилось личное отношение Сталина). Щербаков и Кольцов обратились к Сталину с просьбой разрешить Вс. Иванову поездку на конгресс; кроме того, они попросили Горького, зная о его дружбе с Ивановым, послать телеграмму «хозяину» (так прямо и сказано в письме!) с просьбой о включении Иванова в состав делегации[662]. В итоге Вс. Иванов в состав делегации был включен.

5 мая 1935 г. вопрос о парижском конгрессе обсуждался на заседании Президиума правления Союза советских писателей. Информацию о конгрессе представил Кольцов. Он изложил официальную версию об инициативе французских писателей, рассказал о предполагаемой программе конгресса (были перечислены основные пункты этой программы: культурное наследство, гуманизм, нация и культура, о роли индустрии, достоинстве мысли, роль писателя в обществе, о литературном творчестве и художественных формах, работа писателя в защиту культуры) и о том, что ожидается участие в работе конгресса Роллана, Драйзера, Андерсена-Нексё, Михаэлис и Горького. В заключение Кольцов сказал: «Я просил бы товарищей и особенно присутствующих здесь представителей печати пока о наших решениях не писать из тех соображений, что уже сейчас против этого будущего, еще не состоявшегося конгресса раздаются голоса из враждебного лагеря о том, что этот конгресс является чем-то вроде порождения Москвы и т. д.». «Это, само собой, разумеется, чушь, — с веселым цинизмом втолковывал коллегам Кольцов, — и инициатива этого конгресса, и руководство им в основном принадлежит западноевропейским писателям. Задолго до этого конгресса писать о нем в нашей печати значило бы в какой-то степени подвести тех товарищей, которые так мужественно в очень серьезной, обстановке приступают к такому большому делу, как интернациональный съезд писателей в защиту культуры, тем самым против фашизма, против реакции. Поэтому из тактических соображений, исходя из той важности, которую мы придаем этому съезду, мы должны воздержаться от разглагольствований по этому поводу в наших газетах, воздержаться от публикации состава делегации, которую мы изберем на съезд»[663].

Состав делегации от имени партгруппы предложил Щербаков, предварительно объявив, что заседание закрытое. Надо ли говорить, что это был состав, утвержденный Политбюро (+ Вс. Иванов) и что проголосовали единогласно?

Последнее, что сообщил Щербаков: нужно распределить роли и в течение ближайших 10–15 дней подготовить выступления, доклады, их придется перевести на немецкий, английский и французский языки[664].

Вскоре после этого Кольцов отбыл в Париж.

23 мая 1935 г. он отослал в Союз писателей (фактически — Щербакову) первый отчет о проделанной в Париже работе:

Создано «рабочее бюро», формально подчиненное секретариату (инициативный комитет — фикция, в секретариате мы представлены только отсутствующим Барбюсом). В «бюро» посажены свои люди, французы и немцы, с тем, чтобы прибрать к рукам практическую работу[665].

В этом видна типично сталинская аппаратная хватка; в последнем пункте отчета значится: «Сформирована фракция из всех национальностей. Пока руковожу ею. С приездом Барбюса — посмотрим». Это тоже стандартный прием: фракция — это партгруппа коммунистов, которые обязаны автоматически подчиняться т. Кольцову, личному представителю т. Сталина.

Кольцов привез в Париж деньги, которых так не хватало инициативной группе, и сразу придал всем ее действиям международный характер. В отчете есть еще одна ссылка на Сталина, которая позволяет узнать, что именно обсуждал с Кольцовым «отец народов»:

Мальро при первой встрече сказал мне, что единственным достижением съезда он мыслит, кроме французской части — возможность предоставления в Париже трибуны советским писателям. Приходится лишний раз поражаться проницательности И. В. , сразу предугадавшего и предостерегшего нас от узко-французского чисто антигерманского характера, который может приять конгресс.