Книга Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины - Ольга Игоревна Елисеева

В сентябре Суворов подал прошение в Славянскую духовную консисторию о разводе, обвинив жену «в презрении закона христианского». Поскольку расторжение брака было делом многотрудным, Александр Васильевич попытался заручиться поддержкой своего покровителя Г. А. Потемкина, к которому писал: «Будьте предстателем у высочайшего престола к изъяснению моей невинности, в справедливое же возмездие виновнице, к освобождению меня в вечность от уз бывшего с нею союза»[445]. Однако у Григория Александровича имелся собственный горький опыт. Его пожилой отец по наговору родственников, претендовавших на наследство, решил развестись с матерью и признать сына незаконнорожденным. Старика насилу удалось уговорить отказаться от разрыва. Много лет спустя Потемкин предпринял все возможное, чтобы склонить Суворова к миру с женой, хотя бы ради дочери. Потемкин сам написал московскому главнокомандующему, прося отправить четырехлетнюю дочь полководца Наташу в Северную столицу. Девочка была помещена в Смольный.

В начале декабря Александра Васильевича вызвали в Петербург, он присутствовал на званом обеде в Зимнем дворце, а 24-го числа получил бриллиантовую звезду ордена Святого Александра Невского, выхлопотанную для него покровителем. Эта награда должна была несколько успокоить уязвленное самолюбие героя. Потемкин обратился к нему цитатой из Библии: «Тако да просветится свет Ваш перед человеки, яко да видят добрые дела Ваши». «Человеки» в любом семейном скандале играли не последнюю роль. Высокая награда накидывала платок на уста сплетникам, не позволяла злословить и поносить честь пострадавшего мужа.

Доверенное лицо Потемкина — П. И. Турчанинов привез в Петербург Варвару Ивановну. Однако Суворов отказывался идти на сближение. Для увещевания супругов Екатерина II пригласила кронштадтского протоиерея отца Григория, славившегося красноречием. Вскоре полководец отправился на Волгу и с дороги обратился к славянскому архиепископу Никифору с просьбой «остановить временно разводное дело», так как он должен позаботиться «о благоприведении к концу спасительного покаяния и очищении обличенного страшного греха». Примирение супругов произошло в Астрахани. «Разрешением архипастырским обновил я брак»[446], — писал Александр Васильевич в мае 1780 года. Простого домашнего прощения для оскорбленного мужа было недостаточно, он считал священные узы разорванными, требовалось церковное соединение — особый обряд, который и состоялся на Страстной неделе 1780 года. Теперь в письмах к невольным соучастникам его семейной драмы Суворов оправдывал измену жены коварством соблазнителя. «Сжальтесь над бедною Варварою Ивановной, которая мне дороже жизни моей, — писал он Турчанинову, — иначе вас накажет Господь Бог. Зря на ее положение, я слез не отираю. Обороните ее честь… Нет, есть то истинное насилие, достойное наказания и по воинским артикулам… Накажите сего изверга по примерной строгости духовных и светских законов»[447].

В тот момент Суворов верил, что Варвара Ивановна была силой принуждена к измене, и требовал самого жестокого наказания для племянника. Однако начальники, решавшие участь виновного, не были склонны видеть в молодом человеке «изверга». Николая перевели из Санкт-Петербургского драгунского полка в Таганрогский, квартировавший на Северном Кавказе. Конечно, Александр Васильевич оказался недоволен такой мягкостью. «Позвольте, любезный друг, моему азиатскому невежеству, вашим европейским нежностям смеяться, — желчно писал он 5 февраля 1781 года Турчанинову. — У нас… похитителю чести — кожу дерут, а у вас только рубят правую руку, хотя явное доказательство от самой жертвы, на небо вопиющей и бывшей под распутством»[448].

Вновь Суворов ссылался на слова жены. Но ей-то, похоже, никто, кроме него, не верил. Не прошло и четырех лет, как Варвара Ивановна впала в прежний грех. На этот раз ее избранником стал Иван Васильевич Сырохнев, секунд-майор Белозерского полка, служивший на Северном Кавказе. Это был образованный человек, написавший историю похода Надир-шаха против лезгин. И опять мы не знаем, при каких обстоятельствах офицер из отдаленного гарнизона встретился с супругой Суворова. Скандал разразился в июне 1784 года, когда Александр Васильевич приехал в Петербург, чтобы предпринять новую попытку развестись с женой. Он уже подал прошение в Синод и теперь хотел подкрепить его личной беседой с Екатериной II. Однако полководцу не удалось получить у государыни согласия. Как и в случае со Строгановыми, она предпочла пустить дело законным путем, то есть через духовные органы. Суворов обещал представить изобличающие жену свидетельства, однако не смог сделать этого, и Синод отказал челобитчику, ссылаясь на отсутствие «крепких доводов».

Сохранилось наставление полководца его управляющему в Москве С. М. Кузнецову: «Нынче развод не в моде… Об отрицании брака… нечего помышлять». Кузнецов должен был посетить митрополита Платона. «Скажи ему, что третичного брака уже быть не может. Он: „Могут жить в одном доме розно“. Ты: „Злой ея нрав всем известен, а он не придворный человек“»[449]. Суворов назначил жене пенсион — 1200 рублей ежегодно, и супруги разъехались. Сумма была невелика. Варвара Ивановна могла вести лишь очень скромное существование. В сентябре у нее родился сын Аркадий, которого супруг поначалу отказывался признать. Лишь в 1795 году Суворов впервые упомянул о своем наследнике в письме императрице. Мальчик был принят на службу в гвардию и зачислен камер-юнкером к великому князю Константину Павловичу. До этого он жил с матерью в Москве, а после того как сестра Наталья вышла замуж за Н. А. Зубова, был перевезен в Петербург и помещен в ее семье. Фактически Александр Васильевич отобрал у опальной жены обоих детей. Он никогда не писал оставленной супруге и не одобрял ее попыток посылать весточки дочери и сыну.

Когда распадался брак, общество винило, как правило, женщину. Князь М. М. Щербатов, обрушиваясь на разводы, перечислял имена жен, оставивших мужей, не считая нужным дать пояснение, по какой причине те впали во грех. Обличителя интересовали не частные драмы каждой семьи, а общая тенденция к разрушению общественной нравственности. «Достойно удивления, — писал он, — что при набожной государыне (Елизавете Петровне. — О.Е.) божественному закону противоборствии были учинены… Мы можем положить сие время началом, в которое жены начали покидать своих мужей. Не знаю я обстоятельство первого странного разводу. Иван Бутурлин имел жену Анну Семеновну; с ней слюбился Иван Федорович Ушаков, и она, отошед от мужа своего, вышла за своего любовника; публично содеяв любодейственный и противный церкви сий брак, жили. Потом Анна Борисовна графиня Апраксина рожденная княжна Голицына, бывшая же в супружестве за графом Петром Алексеевичем Апраксиным, от него отошла. Я не вхожу в причины, чего ради она оставила своего мужа, который подлинно был человек распутного жития. Но знаю, что развод сей не церковным, но гражданским порядком был сужен. Муж ее, якобы за намерение учинить ей какую обиду в немецком позорище (в театре. — О.Е.), был посажен под стражу и долго содержался, и наконец велено ей было дать ее указную часть из мужня имения при живом муже, а именоваться ей по-прежнему княжною Голицыною. И тако, отложа имя мужа своего, приведши его до посажения под стражу, наследница части его имения учинилась. Пример таких разводов вскоре многими другими женами был последуем, и ныне их можно сотнями считать»[450].