Книга Скифские империи. История кочевых государств Великой степи - Ф. Грэм

«Во время осады мы каждую ночь обходили кругом крепость по валу; иногда ходил я, иногда – Касим-бек, иногда – еще кто-нибудь из беков или придворных. От ворот Фирюза до ворот Шейх-Заде можно было проехать по валу верхом, в других местах шли пешком. Те, которые совершали обход пешком, заканчивали круг к рассвету.

Шейбани-хан повел бой между воротами Аханин и воротами Шейх-Заде. Так как я был в резерве, то едва начался бой, отправился туда. Воротам Газиристан и воротам Сузенгеран мы не уделили внимания. В этот день, стоя у самых ворот Шейх-Заде, я метко поразил стрелой из самострела лошадь одного начальника конной сотни; эта стрела ее убила.

Между тем враги так сильно потеснили наших, что дошли до подножия вала возле Шутур-Гардана. Занятые битвой и сражением в другом месте, мы совсем забыли о той стороне. Там было приготовлено двадцать пять – двадцать шесть лестниц, каждая – такой ширины, что по ней могли подняться два или три человека в ряд. Шейбани-хан спрятал в засаде, против стены, между воротами Газиристан и воротами Сузенгеран, семьсот или восемьсот отборных йигитов с этими лестницами, а сам вел сражение в другой стороне. Когда мы были всецело поглощены битвой с Шейбани-ханом и укрепления оставались пустыми, те люди вышли из засады, быстро подошли и разом приставили лестницы к валу, между двумя воротами, напротив двора Мухаммед-Мазида-тархана… Беки – начальники постов остались с одним или двумя простолюдинами и рабами. Кучбек, Мухаммед-Кули Каучин, Шах-Суфи и еще один йигит очень хорошо сражались и совершили смелые дела. Некоторые воины неприятеля взобрались на вал, другие еще лезли; упомянутые четыре человека, подбежав, начали храбро сражаться; они сбросили врагов с вала и обратили их в бегство. Лучше всех бился Кучбек, и это был один из достохвальных и замечательных его подвигов.

…Была уже пора созревания хлебов, однако никто не вез нового хлеба. Дни осады продлились, и люди терпели большие лишения; дошло до того, что бедные и нищие начали есть собачье и ослиное мясо. Так как корм для коней стал редкостью, то люди давали коням листья деревьев. Опыт показал, что из всех листьев лучше всего годятся коням листья тута и карагача. Некоторые строгали сухое дерево, бросали стружки в воду и давали коням.

Три или четыре месяца Шейбани-хан не подходил близко к Самарканду. Он кружил вокруг крепости издали, переходя с места на место.

…Мы рассчитывали на помощь и поддержку соседних и окраинных властителей, но у каждого из них были свои планы. Столь смелый и опытный государь, как Султан-Хусейн-мирза, не оказав нам никакой помощи, не прислал даже посла, чтобы укрепить наше сердце».

В конце концов Бабур оставил Самарканд со своими приверженцами, и они сбились с пути среди множества каналов той местности; но, вернувшись на нужную дорогу, они обрадовались солнечному утру и погнали лошадей в галоп, что едва не стоило султану жизни: его седло перевернулось, он упал на землю и ударился головой. «Хотя я сейчас же встал и сел на коня, – рассказывает он, – но разум до самого вечера полностью ко мне не вернулся. События, происходившие в этом мире, мелькали и проходили перед глазами и в душе, точно сон или призрак… Из Халилийе мы пришли в Дизак. В это время в Дизаке находился сын Хафиз-Мухаммед-бека-Дулдая, Тахир-Дул-дай. Жирное мясо и белый хлеб были там дешевы, сладкие дыни и хороший виноград – изобильны. После такой нужды мы нашли небывалую дешевизну, после стольких бед – полную безопасность». У источника, где они сделали привал в пути, Бабур вырезал на камне по-персидски такие слова:

У этого ручья, как мы, многие отдыхали И ушли, не успев мигнуть глазом. Захватили мы мир мужеством и силой, Но не унесли с собою в могилу.

Впоследствии спутники объединились с войсками дружественного хана, который помог императору в его походе на Кабул, где он установился примерно в 1506 году и откуда двадцать лет спустя он выступил на делийского султана Ибрагима. Монгольская армия насчитывала всего 13 тысяч конников, а их противник вел за собой 100 тысяч всадников и тысячу слонов; но храбрые и несгибаемые лучники Газни, несмотря на превосходящее число врага, оказались непобедимы для изнеженных индусов, чьи рати были сметены и бежали целыми полками, предоставив двум вождям решать исход битвы практически единоборством. Она закончилась смертью Ибрагима, проявившего настоящее геройство; и несколько его спутников, которые еще оставались с оружием в руках вокруг него, сразу же бросились в бегство, так что Бабур в 1526 году провозгласил себя султаном Дели.

Но война продолжалась в западных областях Индостана благодаря энергии и доблести брата покойного султана Махмуда, который, отказавшись признать узурпатора, собрал армию в 100 тысяч человек, чтобы поддержать свои права. Паника охватила монгольских всадников, которые пытались уговорить своего повелителя вернуться в Кабул. «Никогда! – воскликнул он. – Смерть никого не минует, и слава в том, чтобы встретить ее храбро, лицом к лицу, а не бежать ради того, чтобы еще несколько лет влачить жалкое и позорное существование, ведь за могилой мы не наследуем ничего, кроме славы». Потом он обратился к религиозному пылу своих объятых ужасом войск, которых заставил поклясться на Коране, что они или победят, или умрут; и сам поклялся именем пророка никогда больше не пить вина, которым до той поры позволял себе увлекаться сверх меры, и велел разбить и раздать бедным все свои золотые кубки и другие сосуды для питья. Затем он повел свою маленькую армию на громадное войско Махмуда, хотя Бабур обладал над ним огромным преимуществом, которое состояло в превосходстве и числе его мушкетеров и артиллерии, ведь такой способ ведения войны был почти неизвестен в Индостане; и после долгой и кровопролитной битвы, в которой большая часть вражеских военачальников и офицеров полегла на поле боя, он обратил все войско неприятеля в бегство и завладел индийским престолом, хотя его владычество еще долго оспаривали мятежники и в Дели, и в Кабуле и окрестных местностях. Но менее чем через пять лет после этого, в 1530 году, его постигла смерть на сорок девятом году жизни, когда он передал потомству свое имя, которое, хотя порой и было запятнано жестокостью по отношению к его врагам, в целом стало примером необычайного милосердия и терпимости для азиатского завоевателя; сквозь все свои величайшие беды он всегда оставался веселым и жизнерадостным спутником, иногда великодушным воином и неизменно искренним и верным другом. Невоздержанность в питье, видимо, была главным пятном на его личных качествах, и, более того, она в конце концов укоротила ему жизнь; и в своей биографии он часто оплакивает эту склонность, которую приобрел, когда в 1506 году нанес визит ко двору султана Хорасана. «Так как мы были гостями в доме Музаффар-мирзы, – рассказывает он, – то Музаффар-мирза посадил меня выше себя. Кравчие наполнили чаши наслаждения и начали подносить их присутствующим, расхаживая между ними, а присутствующие глотали процеженные вина, словно живую воду. Пирушка разгорелась, вино поднялось в голову. [Участники попойки] имели намерение заставить меня выпить и ввести меня тоже в круг [пьяниц]; хотя я до этого времени не пил вина допьяна и не знал как следует, каково состояние и удовольствие от нетрезвости и опьянения, но склонность пить вино у меня была, и сердце влекло меня пройти по этой долине… Мне пришло на ум, что если уже меня так заставляют и к тому же мы прибыли в такой великолепный город, как Герат, где полностью собраны и приготовлены все средства развлечения и удовольствия и имеются налицо все принадлежности и предметы роскоши и наслаждения, то когда же мне выпить, если не сейчас». После этого первого падения он, видимо, стал задавать бесконечные пиры, хотя и не позволял им препятствовать государственным делам; но после того как на одном из пиров произошел трагический случай – его друг свалился в пропасть, и император оплакивал его целых десять дней, – Бабур принял твердое решение отказаться от вина по достижении сорока лет; и в одной из глав своих мемуаров он рассказывает, что, когда ему оставался лишь год до указанного срока, он предался неумеренному питию. Однако в 1527 году, когда ему грозили войска Махмуда, он дал зарок воздержания и, видимо, хранил его и даже издал фирман с объявлением о своей реформе и посоветовал всем подданным последовать его примеру. «В письме, – рассказывает он, – которое я послал Абд Аллаху, было написано, что пребывание в долине воздержания причинило мне много беспокойств. Вот рубаи, выражающее мои затруднения: