Книга За пять минут до ядерной полуночи - Александр Витковский

– …грязные, оборванные, но ловкие, черти, цепкие… – продолжил Петрович, – и руки, как у обезьян, до колен.

– А сколько всего их было?

– Негритосов – шесть человек… Теперь вот четверо осталось, – авторитетно конкретизировал боцман, демонстративно потирая свой кулак.

– А арабов этих?

– Человек пятнадцать-шестнадцать…

– Да-да, примерно так, – подтвердил Куздрецов. – И все равно, не могу понять, какого черта они к нам полезли?

– Да обычная пиратская история. Захватить судно с грузом и получить выкуп.

– Нет-нет, – возразил Кораблин. – Вы заметили, как они стреляли? Ни одна пуля не попала ни в судно, ни в груз. Простые морские бандюки не так щепетильны.

– И?..

– И надо думать, как выскребаться из этой катавасии.

– Да что тут думать, – вмешался радист. – Сигнал бедствия – в эфире, океанская трасса, оживленная… Вот только бы АИС – автоматическую идентификационную систему – они не вырубили… Да и мобильники сейчас бы не помешали. Жалко, что не работают… В любом случае через несколько часов к нам на помощь подойдет какой-нибудь корабль.

– Такой же безоружный, как и мы, и станет еще одной добычей пиратов? – скептически заметил старпом.

Все примолкли. Подумать было о чем. Утробный, монотонно-надсадный стон Сергея Степанова дробил тишину на хрипящие осколки и не добавлял оптимизма. Раненый лежал в полуобморочном состоянии на старом матрасе, неизвестно каким образом оказавшемся в машинном отсеке. Лицо его стало каким-то землистым, глаза полузакрыты, на белой повязке – второй помощник бинтов не пожалел – расплывшееся кровавое пятно. В отсеке жарко, но моряк укрыт старым одеялом; лоб, щеки, шея в потной росе, его знобит, все тело колотит крупная дрожь – потеряно много крови. Здоровый мужик, способный лом на шею намотать, теперь лежал беспомощный и слабый. Кораблин подошел к раненому, присел рядом, достал носовой платок, вытер крупные капли пота со лба матроса.

– Ничего, потерпи, Серега. Всякое в жизни случается… Бывает, что и матерый моряк промокает. – Он, как мог, старался ободрить своего товарища. – Потерпи немного, мы что-нибудь придумаем…

В ответ раненый понимающе дрогнул веками, попытался изобразить улыбку – получился оскал страдания и боли…

– Слушай, Борис Николаевич, – старпом тронул капитана за плечо, поманил в сторону. – Я так понимаю, в море этим уродам болтаться не с руки. Так? Так. Значит, коробку нашу им на ход ставить надо. Но мы вырубили все, что только можно, обесточили все агрегаты, и чтоб главный движок запустить, им сюда, в машинное отделение, хош не хош, а пролезть надо…

– Не тяни ежа за кандебобель, говори, что на уме.

– Пластита или другой какой взрывчатки у них нет, иначе давно бы дверь вышибли. Но у них есть гранатометы…

– Думаешь, шарахнут?

Старпом обреченно кивнул головой.

– Да нет, – возразил Кораблин. – Судя по тому, как бережно нас обстреливали, вряд ли они из гранатомета шмальнут. Ведь так и дизель угрохать можно… Хотя… – капитан помолчал, – кто этих уродов знает, какая дурь им в башку взбредет…

– Точно. А с дури можно и болт сломать, – влез в разговор Вован. Оставаясь в любой ситуации стармехом, он делал обход машинного отделения, бережно осматривая вверенное ему оборудование, и, оказавшись за спинами кэпа и старпома, слышал их разговор.

– А ты что предлагаешь? – посмотрели на Деда отцы-командиры.

– Ибу ибуди – хуйдао муди. Это по-китайски: «Шаг за шагом – можно достичь цели», – как обычно, в своем похабном инолингвистическом репертуаре выразился стармех.

– Точнее?

– Ночью навалимся всем гамузом и натянем этим басурманам яйца на очи, утром коку глазунью не надо будет жарить…

– Да от тебя через две минуты одни носки останутся, да и те рваные да вонючие, – невесело усмехнулся старпом. – А шкуру твою татуированную на картинки порежут… У них автоматы, пулеметы, гранатометы, а у нас что? Твой мат да гаечный ключ?

– Матюги, перекованные в орала, – самое мощное оружие пролетариата, – подумав и до основания исковеркав знаменитые лозунги эпохи социализма, многозначительно изрек старший механик, явно путая старинный инструмент пахаря со словом «орать». – Да и вообще, я этих ублюдков в гальюне мочить буду, в рот им дышло!

– Ну ты, Вован, даешь! – вдохновенно изумился кок, неизвестно каким ветром оказавшийся рядом. – В Одессе, в сортире на Привозе была надпись: «Спускать в обоих случаях». А ты третий случай нашел…

– Ладно, поздно уже, – поморщился капитан. – Глисты под ложечкой заждались перекуса. Петька… кхм… Маэстро, как там у нас с ужином?

– Как в России с деньгами. Много нет по причине экономии, а мало тоже уже почти кончилось… но мы будем держаться!

Ужинали молча, без аппетита, просто нужно было подкрепиться и хоть чем-то заняться, убить прорву пустого времени. Второй помощник, прежде чем поесть самому, с ложечки покормил Степанова, уговаривая его, как маленького: «ложечку за папу, ложечку за маму, глоточек за капитана, три кусочка за то, чтоб этим засранцам-пиратам сдохнуть…» Последние ломтики бекона, и не три, а пять были съедены хоть и через силу, но с большим желанием.

– Кэп, Борис Николаевич, а может, накатим команде по пять капель? – осторожно предложил старпом. – Для поднятия общего боевого духа и настроения… Ну, как говорится, за Нептуна, Юпитера и мореходов из Питера…

– Сейчас всем нам трезвая голова нужна. Так что, пока не выберемся из этой задницы, пьянству – бой…

– Но перед боем надо выпить… – вспомнил Куздрецов шутку своего знакомого, руководителя пресс-службы ФСБ генерала Михайлова.

– Вот останемся живы-здоровы, вернемся домой – сам проставлюсь, не забуду, уж будьте спокойны, – ответил так, чтоб все слышали, Кораблин.

От вынужденного безделья мутная пелена тягучего времени теперь и вовсе загустела, секунды будто остановились, перестали цокать и выжидающе зависли в пространстве машинного отделения. Только кок Петька позвякивал посудой, да Дед стармех под любящее матерщинное воркование возился с техникой, всегда находя где и что подладить, смазать, подкрутить, почистить. Тупое ничегонеделанье выматывало команду хуже каторжного труда. Изнуряющая праздность мутила сознание, червь неизвестности подтачивал волю. Пугающее в своей непроглядности будущее, неуверенность и безысходность поселились в машинном отделении – в каждом углу, за каждой перегородкой, под стланьями и даже в железе могучего двигателя. Кто-то сидел, обмякнув телом в полудреме, кто-то с кем-то уже в который раз трындел вполголоса о своих мелких бытовых проблемах, которые дома не успел порешать, некоторые бесцельно шатались по замкнутому машинному логову едва осязаемыми привидениями. И все эти внешние признаки вялой жизни, никчемные и бесполезные, нужны были лишь для того, чтобы хоть как-то скоротать время, чем-то занять его или попросту убить. Но одна общая мысль мучила всех и каждого: что дальше с нами будет? И страха сорок сороков уже подкрадывались и маячили в сознании каждого, далеко не слабого мужика.