Книга Из любви к искусству - Андрей Воронин

Полковник заговорил, но сказал он совсем не то, чего ожидал от него Дорогин.

– Перестань скалиться, как череп неандертальца, – проворчал Терехов. – Скажи лучше, что мне теперь с вами делать?

– С нами? – удивился Дорогин.

– С тобой и Белкиной. Вы ведете себя как пара клинических идиотов. Вам что, жить надоело? Я уж не говорю о том, что вы водите за нос милицию и покрываете преступников…

Ого, подумал Муму. Откуда он все это знает?

– На, – словно прочитав его мысли, с непонятным отвращением сказал полковник. – Ознакомься.

Он швырнул на одеяло сложенную газету. Дорогин развернул ее и сразу увидел знакомую фотографию – вернее, целую подборку. Здесь было старое фото, изображавшее знаменитый сервиз во всей красе, и фото басмановского чайника, и даже фотокопия акварельного натюрморта с изображением самовара. Еще здесь была фотография скорчившегося на полу в луже крови школьного сторожа и выведенной на перегородке повыше его головы пентаграммы. Вместе с набранным мелким шрифтом текстом все это занимало целый разворот, и в конце статьи, конечно же, стояло интригующее: «Продолжение следует»…

Дорогин наискосок пробежал статью глазами, в сердцах скатал газету в ком и зашвырнул в дальний угол палаты. Теперь ему стало ясно, почему Варвара была такой покладистой и разговаривала с ним таким подозрительно спокойным голосом.

– Елки-палки, – сказал он. – Какой сегодня день?

– Четверг, – ответил полковник, который разглядывал его с выражением неодобрительного любопытства. – Газета только что вышла, если тебя интересует именно это.

– Это, это, – проворчал Дорогин, отбрасывая одеяло и спуская ноги на пол.

Он встал, прислушиваясь к своим ощущениям. В боку неприятно тянуло, и он отзывался на каждое движение резкой болью, как будто там что-то рвалось. Голова кружилась – видимо, от потери крови. В остальном все было нормально, если не считать отсутствия брюк. Из одежды на Дорогине были только застиранные больничные трусы со слабой резинкой и желтоватая нательная рубаха с черным казенным штампом на подоле.

– И далеко ты собрался в таком виде? – иронически осведомился Терехов. – В следственный изолятор торопишься?

– Мужики, – сказал Муму, – нужны штаны. Я быстренько. Надо только вывезти эту сумасшедшую из города. А потом хоть в изолятор, хоть сразу в лагерь.

– Как тебе это нравится? – обернувшись к майору Круглову, спросил полковник. – Его пришли допрашивать, а он требует организовать ему побег из больницы. Это инопланетянин какой-то, ей-богу. Может, тебе еще и пистолет дать? – осведомился он у Дорогина.

– Обойдусь, – проворчал Муму, не став упоминать о том, что пистолет у него имеется. – Лучше подбросьте меня до дома. А что касается допроса… В статье все написано. Можете рассматривать ее как свидетельские показания. Подробности, которых там нет, я вам изложу после того, как вытащу Варвару. Могу письменно изложить, а могу и устно.

В коридоре они, конечно же, столкнулись с Тамарой. Демонстративно не глядя на Дорогина, Солодкина очень сухо и официально осведомилась у полковника, куда они ведут больного. Полковник попытался отделаться шуткой, сказав, что больного ведут в тюрьму, и немедленно пожалел об этом. «Врач назначил больному постельный режим, – сказала Тамара, – и если полковник Терехов думает, что я позволю кому бы то ни было нарушить это предписание, то он глубоко заблуждается. Полковник милиции – это не Господь Бог, а всего-навсего полковник милиции. Вот и командуйте у себя в отделении или где вы там работаете, пока вас оттуда не уволили за нарушение прав человека…»

Полковнику пришлось долго извиняться, прикладывая ладонь к сердцу и разводя руками, прежде чем Тамара немного успокоилась. Убедившись, что Дорогин вернулся в постель и укрылся одеялом до самого носа, она резко развернулась на каблуках и вышла из палаты.

– Ну, Дорогин, – сказал полковник, – я тебе этого не забуду.

– На каком мы этаже? – спросил Муму.

– На втором, – ответил Терехов. – Ты знаешь, что по тебе психушка плачет?

– Все лучше, чем тюрьма, – сказал Дорогин. – Подгоните машину под окно. А то, если я начну в октябре месяце без штанов вокруг больницы бегать, меня могут и впрямь в психушку закатать…

– Обалдеть можно, – сказал молчавший до сих пор майор Круглов и первым двинулся к выходу из палаты.

…Свернув с кольцевой на дорогу, которая вела в сторону Медвежьих Озер, Сергей посмотрел в зеркало заднего вида. Дорога позади была пуста. Похоже, ему удалось избавиться от обоих «хвостов» – и милицейского, который следовал за ним от самого Клина, и того, который увязался за его машиной в двух кварталах от дома Белкиной. Для этого ему пришлось попотеть, вертя баранку и ожесточенно работая педалями. Рана в боку, судя по всему, открылась, и теперь под тугой повязкой было горячо и влажно. Дорогин незаметно дотронулся до бока и бросил быстрый взгляд на руку. Ладонь была чистой – по крайней мере, пока.

«Да, дела, – в который уже раз за сегодняшний день подумал он. – Опять я набезобразничал. Тамара, наверное, рвет и мечет, обнаружив» что я смылся. И Терехов тоже рвет и мечет, и по той же причине. А уж как рвут и мечут те типы, что «пасли» Варвару, мне даже и подумать страшно. Я сегодня прямо как Колобок – и от бабушки ушел, и от дедушки… От зайца ушел, от медведя ушел, а от лисы уходить не собираюсь. Я ее, рыжую, мордатую, все равно найду и слопаю, пока она не слопала меня."

Бок уже не болел – видимо, все, что могло порваться, там уже порвалось. «Ничего, – подумал Дорогин. – Доберусь до места – отлежусь часок, оклемаюсь. Антон мужик бывалый. Он мне повязочку поправит, отвара какого-нибудь даст… Да чего там – отвара! Хороший кусок мяса, краюха хлеба и, пожалуй, даже граммов пятьдесят водочки – вот и все лекарства, которые мне нужны. Даже не пятьдесят граммов, а сто. Или сто пятьдесят. Неприятности с дорожной милицией самые мелкие из тех, которые могут мне сейчас угрожать.»

"Чертова баба, – снова подумал он, покосившись на Варвару. Белкина выглядела виноватой и испуганной, хотя в тот момент, когда открыла Дорогину дверь своей квартиры, никакого испуга на ее лице не было и в помине. Она смотрела Дорогину в лицо с дерзким вызовом, словно говорила: «А ты как думал? Ты что же, поверил, что я сдалась, испугалась? Не тут-то было! Нас, знаете ли, не запугаешь, нам одним телефонным звоночком рот не заткнешь…» Этот взгляд вызвал у Сергея острое желание съездить ей по шее, но его остановило сознание того, что Варвара, в сущности, права. Какими бы соображениями она ни руководствовалась, публикуя эту опасную статью, объективно ее опус служил борьбе со злом. «Не друг человечества, но враг его врагов…» Те, кто занимается темными делами, боятся света, а Варвара взяла и включила у них под носом даже не фонарик, а целый прожектор. Стоит ли удивляться, что они этим недовольны…

Поэтому он только вздохнул и сказал: «Собирайся. Возьми самое необходимое. И побыстрее, пожалуйста, у нас очень мало времени». Варвара попыталась спорить, говоря, что она ни от кого не собирается бегать, что ей некогда бегать и прятаться, что ей нужно работать, писать продолжение статьи, что теперь, после публикации, беспокоиться не о чем, потому, что все отныне в надежных руках полковника Терехова и Господа Бога, и что она, наконец, никуда не хочет ехать. Дорогин в ответ лишь посмотрел на часы, и Варвара поняла, что спорить бесполезно.