Книга Купленная революция. Тайное дело Парвуса - Элизабет Хереш

В феврале 1920 года он приобретает поместье в Берлине на острове Шваненвердер, окруженном парком, причал от которого ведет в озеро Ваннзее. Однако после разочарований последнего времени он стал апатичным; его вечная вера во всесилие денег, которыми он все еще обладал в большом количестве в разных городах Европы, из-за зависти и нападок против него, исчезла. Он одинок. В подавленном состоянии он пишет одному другу:

«Я с трудом принял решение поехать в Берлин. У меня было такое чувство, что я здесь умру (…). Я не люблю берлинский дух, этот скептицизм столичного города и этот столичный, цинизм без французского остроумия и тонкости, а, напротив, с грубым, неотесанным тоном карьеристов и выскочек (…). И болтовню. От ненависти, которой заполнен мир, можно задохнуться. Это трогает меня только потому, что я чувствую себя вне контакта с духовной жизнью наших дней. Я ее не вижу, или ее нет? Мне нужна жизнь, создающая перемены (…)

Я хочу в мир созидающих и целеустремленных (…), духовное созидание, радость надежд и триумф духовного успеха, радость новых открытий — пульс цивилизации я бы хотел ощутить вновь (…)

Это то, что меня отделяет от культурного социализма, что я вижу в социализме и в борьбе за социализм борьбу за созидание, напряжение коллективных сил, идеальное стремление, духовную революционизацию всех человеческих отношений, бурю и натиск духовных сил!»

Произведение разрушения, которое было представлено в виде плана в Берлине в 1915 году, а потом реализовано в России, Парвус никогда не комментировал. Очевидно, он не видел собственными глазами то, что взволнованно описывал nepißbift немецкий посол при правительстве Ленина, Мирбах, когда он в мае 1918 года прибыл в Москву: «…Святая Москва, символ царской власти и оплот православной церкви в руках большевиков, вероятно, это самая большая сумятица стилей, которую выявил русский переворот. Кто видел столицу в дни ее блеска, тот вряд ли узнает ее сейчас. Полное запустение, повсюду грязь, и следы бессмысленной разрухи видны на каждом шагу. Во всех частях города, а особенно в центральном деловом квартале, следы от пуль на стенах и окнах свидетельствуют о сильных боях, которые проходили за взятие города. Большая гостиница «Метрополь» была опустошена артиллерийскими орудиями, а Кремль тоже оставляет сильное чувство сожаления; некоторые башни сильно повреждены, а Иверские ворота частично разрушены и забиты досками…»

Госсекретарь убедительно просит посла в ответ на его запрос в йюне: «Мы должны попытаться задержать консолидацию России и с этой точки зрения поддержать крайне левые партии…»

Двумя месяцами позже, в августе 1918 года, адмирал Хинтце, теперь уже в качестве госсекретаря, добавил к этому: «Чего же мы хотим на Востоке? Военного паралича России. Это большевики сделают лучше, чем любая другая русская партия. (…) Мы не можем потребовать, чтобы они нас за это любили — давайте удовлетворимся их обморочным состоянием. (…) Мы их эксплуатируем. Это политично и это политика».

На этот счет Парвус не излагает никаких мыслей, ведь он столько лет над этим работал. Но в душе он стал немцем и страдает намного больше от крушения Германии. Когда началась Версальская конференция по уничтожению Германии — что было легко сделано одним только ультимативным требованием Антанты, предъявленным из Лондона Берлину, в размере 123 миллиардов золотых марок, 50 из которых они требовали сразу, — Парвус поднимает свой голос в собственных газетах и удивляет происшедшей с ним переменой. На сей раз он предостерегает от большевизма, который, вероятно, будет «приглашен» по запланированным договорам «к удару на Запад». И единственное, что могло бы спасти европейские окраинные государства между Западом и Востоком от превосходства будущего русского империализма, пророчествует он, так это объединение Европы. Он настолько европеец, что не думает об Америке иначе, чем Тосквилле.

В приятной обстановке роскоши своего нового места жительства, окруженный заботой ливрейных лакеев, Парвус в очередной раз расцветает. Он энергично работает над газетой «Глоке», главный редактор которой Конрад Хениш, — один из немногих, оставшихся верным Парвусу, — стал министром культуры Пруссии. Он издает еще одну газету «Дер Ауфбау», выходящую на нескольких европейских языках. На веселых вечеринках для особо интеллектуальных гостей или влиятельных персон он наслаждается представленным им форумом. Но политики избегают контактов с ним; некоторые, такие как Эберт, поддерживают с ним отношения тайно.

В это время Парвус планирует составить что-то вроде политического завещания, но здесь снова на его интеллектуальное вдохновение наслаивается Коммерческое чутье и политэкономическая фантазия; дальше начала это сочинение не пошло.

Рукописный проект последней (на несколько страниц) телеграммы, которую граф Мирбах отправил 25 июня 1918 г. своему начальнику, министру иностранных дел, в Берлин. В ней он выражается скептически относительно шансов на выживание его режима, независимо от больших сумм для поддержки Ленина. Вскоре после этого Мирбаха убивают в Москве.

Состояние его здоровья — ревматические жалобы и проблемы с сердцем, приводит, в конце концов, к тому, что Парвусу приходится сдерживать себя как в профессиональном, так и в личном плане. С момента возвращения в Берлин он живет в гражданском браке со своей секретаршей — первой неполитической подругой в его жизни, с ними вместе живет их обший ребенок.

В 1922 году два прусских офицера планируют покушение на Парвуса, во время которого с помощью ручных гранат должна быть взорвана его вилла. Но план был заранее раскрыт и поэтому не удался. Во всяком случае, Парвуса предупредили, что заставило его срочно сжечь документы того периода жизни, который связан с его политическими интригами и махинациями. Двумя годами позже зимним декабрьским днем 1924 года в возрасте 57 лет он неожиданно умирает.

Если какое-нибудь высказывание последних лет жизни Александра Гельфанда-Парвуса оказалось пророческим, так это, скорее всего, приведенное выше предостережение по поводу Версальских договоренностей 1921 года. Об этом же и адресованное Франции высказывание, в котором он, вероятно, выразил свои сокровенные мысли:

«Если Вы уничтожите германский Рейх, то сделаете немецкий народ организатором грядущей войны.

Есть только две возможности: или объединение Западной Европы, или господство России. Вся игра окраинных государств закончится присоединением к России, если они не объединятся с Центральной Европой в экономическое сообщество, которое можно противопоставить России…»

Эпилог

Мечта и реальность

Он родился русским, а умер немцем.

То, что он годами строил, в конце он пытался разрушить.

Что он всегда обожествлял, стало для него даже проклятием.

Эти слова могли бы быть написаны на памятнике Александру Гельфанду-Парвусу. Немногие отважились проводить его в последний путь — слишком скандальной была его личность, слишком велико разрушение, которое он оставил после себя, охватившее Россию, а через нее и Германию.