Книга Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин

Несколько ранее в тот трудный год Джейн начала испытывать непонятные недомогания. Ни она, ни другие не придавали этому особого значения, — возможно, писательница связывала их с возрастными изменениями. В январе, словно в напоминание о неотвратимости смерти, скончалась, в возрасте всего лишь сорока шести лет, ее протеже мисс Бенн. Но Джейн слишком долго подшучивала над ипохондрией матери, чтобы позволить себе самой жаловаться на здоровье[215]. Она продолжала интенсивно работать над «Эллиотами» (рабочее название «Доводов рассудка»). А еще выкупила у Кросби рукопись «Сьюзен» (будущее «Нортенгерское аббатство») все за те же десять фунтов и прошлась по ней с карандашом: поменяла имя героини на Кэтрин и написала «предуведомление автора», объясняющее, что роман закончен в 1803 году. Теперь это был окончательный вариант романа, хоть и не под окончательным еще названием. Однако «Мисс Кэтрин», как Джейн назвала роман в письме к Фанни, предстояло «постоять на полке».

Проглядывая ее письма за этот период, удивляешься тому, что она успевала делать хоть что-то, помимо постоянных забот о племянниках и племянницах. В апреле в коттедже гостила маленькая Кэсс, которую возили на Олтонскую ярмарку вместе с дочкой Фрэнсиса Мэри-Джейн, а возможно, и с Каролиной Джеймса. Анна с мужем перебралась обратно в Хэмпшир, обосновавшись в арендованной ими половине фермерского дома (другую половину занимал управляющий фермой), совсем неподалеку от коттеджа. Анна радовалась каждой встрече с тетушкой Джейн и была благодарна за любую посильную помощь: через три месяца ей предстояло родить второго ребенка, а первую девочку крестили только в апреле.

В мае Эдвард и Фанни провели три недели в коттедже. Судя по дневнику племянницы, она часто гуляла с «тетей Кэсс» и лишь однажды с «тетей Джейн». Что-то с Джейн определенно было неладно, и сразу после отбытия Эдварда с дочерью обе тетушки отправились на воды в Челтнем. По пути они высадили маленькую Кэсси в Стивентоне, пообещав забрать ее в июне на обратной дороге в Чотон.

Челтнем пользовался славой модного города-курорта со всевозможными удобствами и развлечениями, ассамблеями, концертами, театром, игорными домами и библиотеками. Но Кассандра привезла туда Джейн исключительно с лечебными целями. Лечение же здесь заключалось в следующем: нужно было рано поутру пройти от гостиницы или съемной квартиры к источнику и выпить из него натощак пинту или две солоноватой воды[216]. Вероятно, Джейн показалось, что на курорте ей стало лучше. Во всяком случае позднее в тот же сезон Кэсс вернулась в Челтнем с Мэри Остин, которая тоже жаловалась на нездоровье. Джейн осталась принимать Фрэнка с семейством и еще нескольких гостей. Ничего удивительного, что Каролине тогда «редко доводилось видеть тетушку с книгой в руках». Джейн жалобно писала Кассандре, что ей необходимо «несколько дней тишины и свободы от забот и хлопот, связанных с любой компанией. Я часто удивляюсь, как ты находишь время на свои занятия, помимо попечения о содержании нашего дома… Сочинять, когда голова занята бараньими ногами и ревеневыми пирогами, представляется мне невозможным».

У нее начала болеть спина. Но несмотря ни на что: ни на почти непрекращающиеся семейные визиты, ни на холодное дождливое лето, когда труднее всего чем-либо занять детей (а в 1816-м лето выдалось хуже, чем за несколько последних десятилетий), Джейн 18 июля закончила «Доводы рассудка». Точнее, написала конец, а затем сочла две заключительные главы неудачными. Благодаря чему они и сохранились[217]. И это единственный уцелевший рукописный фрагмент из законченных романов Остин. Вот отчего эти две главы так ценны для нас. Мы видим, как крепка и лаконична композиция. Диалог развивается без остановок, без выделения абзацев, плотный и насыщенный. Сокращения показывают, как она торопилась, как старалась держаться главного: «кап. У.», «адм. Т.», «мр. Э.»… Многие существительные написаны с большой буквы, в старом стиле, «Блаженство», «Утомление», «Боль», «Провидение», некоторые из них еще и подчеркнуты, как будто бы она остановилась, раздумывая над их значимостью: «Убеждение», «Долг». Почерк, как и в письмах, ясный, четкий, плавный, все поправки и вычеркивания сделаны очень аккуратно.

Прежде чем отказаться от этих двух глав, Джейн подвергла их переработке: ослабила чувство «Торжества» Энн Эллиот, оказавшейся правой там, где прежде ошибалась ее крестная леди Рассел. И выбросила вставку от собственного лица, такую редкую в ее творчестве. Вот она:

И вот опять прескверная мораль. Молодая женщина выказала больше знания человеческой натуры, чем старшая, — дважды лучше разобралась в происходящем, чем ее крестная! Впрочем, если глядеть на дело со стороны морали, мне следует признаться в своем чуть ли не полнейшем отчаянии — ведь я уже нанесла обиду матерям и расписалась в собственном бессилии там, где почитала себя весьма даже сильной. Так что оставим все это на милость матерей, наставниц и вообще всех почтенных дам.

Впервые Остин, словно бы разговаривая сама с собой, выражала свое неприятие людей, которые «прочесывали» ее романы в поисках «нравственных тенденций» и выставляли их учебниками хорошего поведения. Она таких целей себе никогда не ставила. «Матери, наставницы и почтенные дамы» были в ведении Ханны Мор. Разумеется, она иронизировала, когда писала, что, «если глядеть на дело со стороны морали, мне следует признаться в своем чуть ли не полнейшем отчаянии», — иронизировала как художник, смысл работы которого снижают узкими трактовками и четкими определениями. Но этот пассаж был слишком сильным, он выбивался из общего тона повествования, как грубоватая оговорка, — и она его выбросила.

Затем Остин решила полностью переписать финальные главы. Это заняло у нее три недели, и сделано было мастерски. И что же дальше? Она отложила рукопись в сторону и не трогала ее полгода. Возможно, подумывала о дальнейшей переработке. «Эллиотам» предстояло сделаться «Доводами рассудка», но мы не знаем, когда это произошло и было ли это название ее собственным. Во всяком случае, лишь в следующем марте (1817 год) она рассказала Фанни в письме, что у нее «есть кое-что для публикации, что может увидеть свет этак через год».

Спустя десять дней Джейн вновь писала Фанни: Генри поинтересовался, нет ли у нее чего готового, и она «не могла ответить ему „нет“, но более он ничего не знает». Загадочная заминка. Вероятно, она в тот момент просто не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы иметь дело с издателями. «Эмма» принесла 221 фунт 6 шиллингов дохода, но Мюррей вычел из них то, что потерял на издании «Мэнсфилд-парка», так что в феврале писательница получила до обидного мало — 38 фунтов 18 шиллингов. А ведь деньги теперь значили для обитательниц коттеджа гораздо больше, чем прежде. «У одиноких женщин — ужасающая склонность к бедности», — с грустной иронией наставляла она Фанни, которая все колебалась в выборе жениха.