Книга Мертвая хватка - Андрей Воронин

В трех шагах от яблони в траве валялись осколки разбитой бутылки. Алфавит, который все замечал, присел на корточки, поднял отбитое горлышко, все еще закрытое пластмассовой пробкой, поднес его к лицу, понюхал и уронил обратно в траву.

– Керосин, – сказал он, вытирая пальцы носовым платком. – А там, в рюкзаке, должно быть, ацетон. Парень неплохо подготовился. И, мне кажется, ему таки удалось тебя уделать, дружок. Не хотелось бы предполагать худшее, но, если эта дрянь доберется до корней, яблоня может погибнуть, и тебе не удастся надолго ее пережить. Принеси, – добавил он, обращаясь к одному из своих быков.

Тот метнулся, куда было ведено, и принес то, за чем его посылали. В рюкзаке бренчало битое стекло, и с него до сих пор капало. Держа рюкзак на отлете, чтобы не запачкать брюки, охранник развернул его так, чтобы Букрееву была видна сквозная дырка в защитной материи, явно пробитая пулей.

– Снайпер, – брезгливо кривя рот, сказал Алфавит. – То-то я думаю: и когда это он успел бутылку открыть?

А ему, оказывается, и открывать ничего не пришлось, ему, значит, добрые люди помогли… Советую заменить землю, на которую попала эта пакость, – продолжал он, адресуясь на сей раз непосредственно к Майкову. – Землю заменить, удобрить и хорошенько полить. Может, еще и обойдется…

Подкормку я передам, а остальное, как говорится, в руке господней.

Уже шагнув одной ногой за калитку, он вдруг обернулся и, сверля лицо папы Мая недобрым взглядом, сказал:

– Запомни, щенок: загубишь яблоню – урою.

Потом калитка за ним закрылась. Майков трясущимися от ярости руками достал сигареты, выронил две штуки под ноги, сломал еще одну и, окончательно взбесившись, скомкал пачку в кулаке и запустил ею в калитку, за которой скрылся Алфавит.

– Этот уроет, – сдержанно сказал Рыба.

– Молчи, урод! – взвизгнул Майков. – Лучше молчи, а то я сам тебя урою, понял? Ну, чего стал? Пошел в гараж за лопатами, землю надо менять… Да, и вот еще что. Завтра, прямо с утра, обзвони наших людей, пускай потихонечку подтягиваются сюда. Чует мое сердце, что лишние стволы нам могут очень скоро пригодиться.

* * *

– А вот и чаек, – сказал Илларион Забродов, откладывая в сторону очки.

Очки были старомодные, в потемневшей от времени круглой стальной оправе. Насколько помнил полковник Сорокин, это были очки его покойного тестя, в которых тот, бывало, часами просиживал над географическим атласом, освежая в памяти маршруты, пройденные по Европе в середине сороковых. Старикан повидал свет, хотя глазеть на заграничные красоты ему пришлось в основном через смотровую щель "тридцатьчетверки ".

Теперь очками завладел Забродов, и Сорокину было совершенно непонятно, зачем они ему понадобились. Похоже, он сменил в них линзы, и это было загадкой: на зрение Илларион никогда не жаловался.

На ветке старой груши бормотал реликтовый транзистор, в листве деловито жужжали пчелы. Одетая в простенькое ситцевое платье Анна принесла и поставила на стол плюющийся горячим паром чайник.

– Хорошо вы тут устроились, ребята, – с легкой завистью сказал Сорокин, ловко нарезая белый хлеб. – Курорт, да и только! Не понимаю, как у вас это получается. Для меня дача – каторга, а вы вроде отдыхаете, и на участке при этом полный парадиз.

– Все зависит от взгляда на жизнь, – ответил Забродов, аккуратно накрывая сложенным вчетверо полотенцем пузатый заварочный чайник, грубо расписанный «под гжель». – Беда в том, Сорокин, что ты зануда. Все тебе не слава богу, все тебе каторга… Кстати! – он вдруг оживился и сдвинул на затылок соломенную шляпу. – Сорокин, ты заметил, что занудство и перманентное недовольство жизнью свойственны, как правило, женатым людям? По-моему, тут есть о чем задуматься.

– Не слушайте вы его, – сказала Анна, грациозно присаживаясь на краешек скамьи и беря из плетеной вазочки печенье. – Это он вас дразнит. Вы-то сюда на день приезжаете, максимум на два, а чтобы получать от земли удовольствие, на ней надо жить. Вот как он сейчас живет. Да и то…

Слышали бы вы, как он ворчит! И воды горячей нет, и туалет не так устроен, и комары его, видите ли, донимают… Тоже мне, оптимист!

Эта отповедь прозвучала как-то не так. Сорокину почудились в ней теплые, почти материнские нотки. Он мысленно присвистнул и искоса посмотрел на Анну. Все-таки она была дьявольски хороша, особенно теперь, когда перестала притворяться синим чулком и превратилась в нормальную, довольную жизнью женщину. «Да, – подумал Сорокин, любуясь ее плавными движениями, – в холостяцкой жизни определенно есть некоторые неоспоримые преимущества. Ну, Забродов, ну, ходок! Наш пострел везде поспел…»

– Рот закрой, – коротко посоветовал ему Забродов, и Сорокин с сожалением перевел взгляд с Анны на него.

Только теперь он заметил, что Забродов что-то сделал со своей бородой, отчего та перестала напоминать растрепанную паклю и превратилась в благообразный полуседой клинышек, какие носили в начале прошлого века врачи, профессора, а также пламенные рыцари революции. Вид у Забродова с этим клинышком был какой-то нелепый, хотя Сорокин должен был признать, что бородка и соломенная шляпа неплохо друг друга дополняют. Правда, в этой картине все-таки чего-то не хватало, только Сорокин никак не мог понять, чего именно: трубки?., галстука?..

Поймав его взгляд, Забродов едва заметно усмехнулся и вдруг одним точным движением нацепил на переносицу тестевы очки. У Сорокина отвисла челюсть: перед ним сидел Антон Павлович Чехов собственной персоной. Или, скажем, Мичурин. Да, пожалуй, именно Мичурин, хотя и Чехов вроде бы любил посидеть в саду."

– Клоун, – проворчал полковник, немного придя в себя.

– Опять он чем-то недоволен, – обиженно сказал Забродов. Сорокин заметил, что глаза его за линзами очков нисколько не изменились, а это означало, что в оправу, скорее всего, вставлено обычное оконное стекло. – При чем здесь клоун? Я просто вживаюсь в обстановку. Этот образ, – он с важным видом поправил шляпу и дотронулся указательным пальцем до переносицы, возвращая на место съехавшие очки, – этот образ, Сорокин, помогает мне успешнее трудиться на благо твоей тещи. А раз так, то жаловаться тебе не на что. Твою работу делаю, между прочим, и делаю, заметь, неплохо.

– Да я всем доволен, – миролюбиво сказал полковник и попытался, приподняв полотенце, заглянуть в заварочный чайник – посмотреть, не поспел ли чаек.

Забродов дал ему по рукам. Сорокин возмущенно фыркнул и стал разглядывать сад. Забродов отвернулся от него и закурил, так внимательно глядя в безоблачное небо, словно рассчитывал увидеть там НЛО.

– Да, – сказал Сорокин через некоторое время, – несмотря на ваш сомнительный моральный облик – о внешнем облике я уже не говорю, какой у дачника может быть внешний облик? – так вот, несмотря на все ваши недостатки, потрудились вы, ребята, действительно на славу. Ей-богу, после вас мне тут долго ничего делать не придется! Буду, понимаешь, лежать в гамаке и пиво пить назло соседям. Вон, к яблоньке привяжу Хотя нет, не буду, уж больно яблонька хороша. А подрезали вы ее как – загляденье!