Книга Анатолий Тарасов - Александр Горбунов

Система игры с двумя хавбеками, по ходу матча в мгновение ока трансформировавшаяся в наиболее удобный для возникшей ситуации вариант, прошла в советском хоккее проверку в три этапа.

Первый, правда не полностью отработанный, а фрагментарный, продемонстрированный в самых важных матчах, зафиксирован на чемпионате мира 1967 года в Вене, безоговорочно выигранном советской командой — в семи матчах семь побед, «золото» за тур до финиша, всего девять пропущенных шайб при 58 заброшенных. Сильнейшим в австрийской столице стало звено, получившее название «фирсовского». Сильнейшим оно стало благодаря необычному тактическому построению. Звено сыграло превосходно, выиграв свои игровые отрезки во всех семи встречах и забросив почти столько шайб (28), сколько вся остальная команда. Фирсов возглавил список самых результативных игроков (11 + 11), Полупанов занял второе место (11+9), а Викулов — четвертое (6+6).

Формальной расстановкой была следующая: Иванов и Рагулин в обороне, Фирсов и два его молодых партнера — Полупанов и Викулов — в нападении. Но только — формальной. В этом убеждались соперники сборной СССР, столкнувшиеся — впервые в своей практике, а потому не знавшие, как этому явлению противостоять, — с необычным расположением хоккеистов пятерки при оборонительных и наступательных действиях.

Рагулин выступал в роли, если перейти на футбольную терминологию, стоппера, традиционной расстановкой не предусмотренной. В его обязанности входил жесткий контроль центральной зоны перед воротами. В единоборства с соперниками в углах своей территории площадки вступали Полупанов и Иванов, выступавшие в роли хавбеков. Вперед были отправлены два быстрых, всегда нацеленных на ворота нападающих — Фирсов и Викулов.

«Необычным расположением игроков у себя в зоне, — отмечал Тарасов, сам еще к такой расстановке не привыкший и традиционно продолжавший называть Викулова, Полупанова и Фирсова «тройкой», — команда приобретала возможность “построить” игру именно так, как нам хотелось: накоротке, недолго обороняться и очень быстро, внезапно контратаковать. Роль центрфорварда в атаке исполнял тот хавбек, которому удобнее и выгоднее, наконец, целесообразнее выйти в данный конкретный момент на ударную позицию. Довольно часто на переднюю линию выходил Иванов. Полупанов в этот момент оказывался в углу поля, за ним следили, и никто не ожидал, что впереди появится другой центральный нападающий — хавбек. Это создавало дополнительный элемент неожиданности и тем самым обусловливало так необходимое нам для контратаки численное превосходство».

Быстрота во многом достигалась благодаря появившейся у Фирсова и Викулова возможности избавиться от тесноты на площадке. На тридцатиметровой (по ширине) площадке на каждого из трех форвардов приходилось по 10 метров, на двух — по 15. Радикально менялся процесс поддержки нападающих из глубины. «Система» допускала полную взаимозаменяемость нападающих с хавбеками. Эта пятерка атаковала в Вене двумя эшелонами. К обороне приступала в то самое мгновение, где бы это ни происходило, когда теряла шайбу, причем в прессинге участвовали не три хоккеиста, а четыре.

Все четверо — хавбеки и нападающие — в зоне соперника, находясь в любой точке чужой территории (за воротами, в углах, на ближней или средней для броска позиции), непременно, как говорил Тарасов, «следовали важнейшему принципу современного хоккея: атакующий игрок, владеющий шайбой, должен угрожать воротам. Своими действиями следует заставить соперника хотя бы на секунду подумать, что ты можешь угрожать воротам». В этом случае, был убежден Тарасов, появлялась возможность добиться желанного — соперник обязан будет атаковать хоккеиста, владеющего шайбой, кто-то, стало быть, понадобится для страховки, и, значит, один из нападающих или хавбеков может на миг оказаться без опекуна.

Второй тарасовский эксперимент в этом направлении был проведен в конце 60-х годов. Тарасов тогда посчитал возможным разработку идеи только «с участием хоккеистов средних игровых достоинств». Звено им было подобрано из «крепких, дружных парней, способных совершать затяжные скоростные маневры». Оно и чемпионаты страны и мира выигрывало, и олимпийским чемпионом становилось — в составе ЦСКА и сборной СССР. Составляли «систему» центральный защитник Олег Зайцев, хавбеки Анатолий Ионов и Игорь Ромишевский, нападающие Евгений Мишаков и Юрий Моисеев. «Звено, — вспоминал Тарасов, — стабильно показывало быстрый, динамичный хоккей, крайне редко проигрывая свои микроматчи. От многих выдающихся хоккеистов и тренеров я слышал разговоры о том, что против этого звена всегда тяжело было играть. Своим высоким темпом они глушили игру соперников». Эта «бригада», кстати, была главной в акции по «укрощению канадцев» в знаменитом матче в Калинине.

Основным звеном в ЦСКА в то время было альметовское — лучшее в европейском хоккее. Когда Тарасов устраивал тренировочные двусторонние матчи, форвард этого звена, капитан команды Локтев просил, чтобы против лидеров тренер обязательно выставлял «систему». «Действуя против мощного в атаке и цепкого в обороне звена отважных ребят, — оценивал просьбу Локтева Тарасов, — наша первая тройка получала на тренировках как бы дополнительную закалку».

Отваги — на площадке и за ее пределами — тарасовским бойцам было не занимать.

В советские времена одной из важнейших форм поощрения ведущих спортсменов были магазины на колесах, или, как их называли футболисты и хоккеисты, «автолавки». В определенный день на тренировочную базу завозили коробки с дефицитными товарами, развешивали и раскладывали их в специально отведенном месте, чаще всего в комнатах и залах, предназначавшихся для проведения общекомандных собраний, и начиналась торговля. Иногда, правда, спортсмены отоваривались в специальных секциях крупных магазинов, в 200-й гумовской, например; но туда пускали редко, преобладали варианты с «автолавками».

После одной из побед хоккейного ЦСКА в чемпионате страны в расположении армейцев в Архангельском происходила бойкая торговля дефицитом, завершившаяся для команды неожиданно: Министерство обороны расщедрилось на подарки — каждый чемпион получил новенькую дубленку и ондатровую шапку. Облачившись в обновки, Евгений Мишаков отправился в гости к родственникам. Сам он из-под Егорьевска. Сел вечером в электричку, за окном темно, народу в вагоне немного, поднял воротник дубленки, шапку надвинул на нос и слегка прикорнул на скамейке. На очередной остановке в вагон вошли три парня хулиганистого вида, заметно, что в подпитии. Увидели в уголке человека в новой дубленке и шапке. Подсели: «Слышь, мужик, как-то несправедливо получается. Мы вот в курточках мерзнем, без шапок, а ты и в дубленке, и при шапке. Придется поделиться. Давай-ка сымай».

Мишаков, надо сказать, обладал, несмотря на свой невысокий рост, не только огромной физической силой, но и редким — даже для хоккея — бесстрашием. Он открыл глаза, внимательно посмотрел на объявившихся соседей, поднялся, снял шапку, аккуратно положил ее на скамейку — поближе к окну, и произнес — внятно и доходчиво: «Шапка — хрен с ней. А за дубленку — поборемся!» Горе-экспроприаторы под ударами Мишакова летали по вагону, словно бабочки.

Рассказал я эту историю своему другу, журналисту Николаю Вуколову, влюбленному в хоккей и много писавшему о хоккейных людях. Какое-то издание заказало ему материал о Мишакове, так что история пришлась кстати. Николай, человек въедливый, любой факт, каждую деталь проверял тщательно, сил и времени на это не жалел. Встретившись с Мишаковым, пересказал ему случай в электричке и поинтересовался: «Было?» — «Было, — ответил Вуколову Евгений, грузно навалившись локтями на край стола и внимательно глядя на журналиста своими узкими, но весьма при этом цепкими глазами. — Было, но не совсем так…» Николай подумал, что сейчас последует полное разоблачение всей этой истории. «А что не так, Женя?» — спросил он. «Я тогда, — сказал Мишаков, — не в Егорьевск ехал, а из Калинина в Москву».