Книга Вне подозрений - Сабин Дюран

…Я вздрагиваю и снова бегу – мимо лесочка, назад к пустой лужайке. За сегодняшний вечер я пробегаю этот участок уже в третий раз. Белка в колесе. Запуталась, увязла… И никак мне не вырваться на свободу. Вот и домик, где когда-то жил уродливый черно-белый кот. Сажусь на ступеньку. Слезы, слезы, слезы… Когда же они кончатся? Я оплакиваю ее. Немного – его. Но больше всего – мне стыдно, я знаю, это нехорошо – оплакиваю себя.

Мы думаем, что знаем о подобных ситуациях все – из детективных романов, фильмов. На самом деле это и проще, и сложнее одновременно. Проще – потому что грань между жизнью и смертью, которая кажется нам невообразимо широким ущельем, бездонным и бесконечным, на поверку оказывается лишь тоненькой нитью. Хрупкой, как паутинка, такой непрочной… А вот путать следы – намного сложнее. Делать это приходится на ходу. И попасться можно на любой мелочи.

Я высмаркиваюсь в угол кофты и пытаюсь рассуждать здраво. Да, знаю, я допускала ошибки. И почти попалась. Я все время ходила по лезвию ножа. Еще раз пробегусь по деталям. Я постоянно прокручиваю их в голове. Приходится быть бдительной, хотя бдительность так легко и незаметно перетекает в паранойю…

Ее мобильный. Его я разобрала на части; батарея, корпус, сим-карта, да еще отбеливатель отправились в разные мусорные баки (спасибо жителям нашего района, тут постоянно кто-то что-то «переоборудует», и выбрасывать было куда). Для чемодана нашелся контейнер, чуть ли не доверху забитый габаритным строительным мусором – так что я была уверена, что уже на следующий день его отсюда вывезут. Цепочку я забрала домой. Зачем? Не знаю. Убийцы частенько прихватывают с собой какой-нибудь сувенир, я об этом читала. Видимо, я – не исключение. Но зато я ее надежно спрятала. Если постараться, в доме можно придумать добрую сотню потайных мест. И пусть желающие шерстят его хоть вдоль, хоть поперек! (Хвастовство? Возможно. Издержки работы, знаете ли.) Сначала таким местом оказался пакет замороженного горошка, чуть позже – задняя стенка выдвижного ящика в рабочем столе Филиппа. Мне нравилось представлять, как, закрывая этот ящик, муж каждый раз все сильнее деформирует цепочку своей любовницы. Но орбитрек – это лучшая из моих идей. Никаких отпечатков – перепрятывая сегодня святого Христофора в тренажер, я была в Мартиных резиновых перчатках; так что все решат, будто цепочку и медальон начисто протер сам Филипп. «Наутилус», создавший эти тренажеры, очень меня выручил. Именно такой тайник выбрал бы мужчина. И именно в такое место в первую очередь заглянет другой мужчина. Там улику будет проще найти. Ее и найдут – сегодня вечером или завтра утром.

Вдоль укрытой за кустами насыпи грохочет поезд. Вибрация от его движения пробегает вверх по моему позвоночнику, проникает под кожу.

…Когда я вернулась домой, выдернутая из толстовки завязка – орудие убийства – все еще была при мне. Я беспокойно теребила ее в пальцах, надеясь, что она растворится как-нибудь сама собой. Смыть в унитаз? В конце концов я, нещадно исколов себе трясущиеся, как у алкоголика, руки, вдела шнурок назад в толстовку: насадила его на безопасную булавку и осторожно, по чуть-чуть протолкнула внутрь отворота. Потом, отцепив булавку, тщательно растянула горловину. Р-р-раз – и кончики завязки исчезли в шве. «Отремонтированную» Филиппову толстовку и свои сегодняшние спортивные штаны я кинула в грязное белье. Моя собственная кофта, составлявшая комплект с этими штанами, отправилась туда еще накануне. Я была уверена, что уже к завтрашнему обеду Марта все выстирает и погладит. Рискованно, конечно, но стирать костюм раньше – еще рискованнее, вызовет подозрения.

Домой вернулся Филипп, лег в кровать. Я все время следила, чтобы наши тела не соприкасались. Мне стоило огромных трудов лежать смирно, не давать рукам и ногам – судорожно извиваться, губам – завыть в голос, а глазам – раскрыться. Дождавшись наконец приближения рассвета, я вытащила из корзины с грязным бельем свой спортивный костюм и толстовку Филиппа, оделась и выбежала из дома.

Шок от того, что я увидела ее снова – так и лежащую в лесу, где я ее бросила, – парализовал меня. Первобытная жестокость собственных поступков, их хладнокровная решительность, отвратительное зрелище ее мертвого тела… Я ощущала его физически, свой ужас. Кажется, какая-то моя часть надеялась, что девушки здесь не будет, что все это мне приснилось… дурная, тошнотворная фантазия – только и всего. Но вот она тут. Безжизненная. Не приснилось – я сделала это на самом деле. Босые ноги. Расстегнувшийся бюстгальтер – тот самый, что подарил ей Филипп, хотя тогда я этого еще не знала. Такая беззащитная… Я позабыла о том, что она была моей соперницей. Передо мной лежала просто девушка, почти девочка, чья-то дочь… И жизнь ее была зверски оборвана.

Приехала полиция, Морроу с Перивалем. Не буду врать, по профессии я не столько журналист, сколько актриса, но свое потрясение и безысходную, отчаянную тоску – нет, их я не играла. Я старалась задавать вопросы, которые, как мне казалось, должна была задавать. И вопросы, на которые действительно хотела узнать ответ (например, про сыпь у нее на лице). Поехала на работу, как-то прожила день. Промашки начались потом, когда вечером ко мне в дом явился Периваль. Я запаниковала. Боясь, что копы найдут шнурок, я отдала инспектору не Филиппову толстовку, в которой была на самом деле, а свою. Но меня все равно глодало беспокойство. А что, если ткань на наших кофтах отличается? Я знала, что трогала тело, но, охваченная страхом, не могла вспомнить, что конкретно делала. Или что именно нужно говорить. В какой-то момент я надолго задумалась, стараясь представить, что должна помнить попавшая в мою ситуацию свидетельница преступления, что она сказала бы. Секунды тикали, и говорить хоть что-то было уже бесполезно.

Нужные слова пришли ко мне чуть погодя, и я «вспомнила». Вроде бы пустяк, но что-то в моем промедлении зацепило Периваля, вызвало подозрения. Какая-то мелочь, нестыковка информации. А последствия разрослись как снежный ком. Или я сама себя чем-то выдала? Была неадекватной?…

Мне постоянно приходилось соответствовать обстоятельствам, правильно реагировать; я изо всех сил старалась замаскировать овладевший мной ужас, бесконечные дурные предчувствия и изнуряющий страх под негодование и потрясение, которые демонстрировал бы на моем месте человек невиновный. А Периваль сыпал все новыми и новыми уликами, предъявлял фотографии, как личные трофеи. Мозг у меня закипал. Почва: надо было подмести пол в квартире Ани, как же глупо… Газетные вырезки: странно, зачем Аня их собирала? Видимо, ей тоже нужны были «сувениры»… Одежда: вот тут я оказалась в тупике. Мне и в голову не приходило, что это Филипп обчистил мой гардероб, какая гадость! Магазин секонд-хенд, Марта со своим «и-Бэй» – оба эти объяснения выглядели правдоподобными. Напоминания о ее беременности каждый раз были для меня выстрелом в висок. А потом Периваль вытащил из рукава чек, оплаченный моей кредиткой. Филипп по ошибке взял мою карту, это было яснее ясного. Только инспектору-то я что должна была говорить? Заметил ли Периваль плеснувшуюся в моих глазах мýку? Разглядел ли ее за небрежными комментариями и легкомысленными шутками? Может, именно это и укрепило его подозрения?…

От сырой ступеньки штаны у меня пропитываются влагой, и я пересаживаюсь на скамейку. Зарыться бы сейчас лицом в подушку, спрятаться… Чувства других, их горе… господи, до чего же это непосильная ноша! Скорбь Кристы, злоба Толека. Человек умирает, но для живых на этом ничего не кончается. Их страдания бесконечны…