Книга Неужели это я?! Господи... - Олег Басилашвили

Хотелось, чтобы подобные вопросы возникали и у зрителя.

Оператор Федосов снимал картину в документальном стиле: плавающая камера, якобы случайная компоновка кадра. Трудно было отличить снятые сцены от подлинно документальных, от хроники, снятой немцами, которую широко использовал Аранович. Вот советский майор показывает немецким офицерам на карте расположение наших частей, вот бегут прямо на немецкую камеру и улыбаются, подняв руки, красноармейцы. Вот школа подготовки абвера, где наши русские люди в немецкой форме, сытые, веселые учатся диверсионной работе, танцуют, играют в шахматы.

И играл я «хроникально», ничуть не педалируя, гася возможную яркость. Чтобы понять, что есть работа сыщика, я попросил взять меня стажером в один из отделов Ленинградского уголовного розыска. Там я познакомился с интереснейшими людьми, окунулся в рутинную розыскную работу, это помогло мне «быть» в кадре, а не изображать очередного патриотического сыщика с горящим взором.

Пишу эти строки, и вспоминается мне наша компания: бородатый, похожий на лесовика оператор Федосов, придававший кадру характер документальности, художник Светозаров, актеры Болтнев, Кузнецов; там же судьба свела меня с Котэ Махарадзе, с талантливым красавцем Мурманом Джинория. Вспоминаю приобщенного к высшим тайнам Юлиана Семенова, автора сценария; он являлся к нам в пятнистом камуфляже, заросший, в высоких зашнурованных ботинках с толстенными подошвами – только что из Анголы или из джунглей Амазонки, прокопченный пороховыми газами революционных битв.

В Арановиче меня привлекало редкое сочетание какой-то интеллигентной хрупкости с внутренней твердостью, его ясное понимание того, что есть что в нашей жизни. Я как-то спросил его, как мой Костенко относится к тем, кто там, наверху, кто стоит на Мавзолее и принимает парады.

– То есть как это – «как относится»?! Как и все нормальные люди! Он отлично понимает, что те, кто наверху, – бандиты, бандиты, захватившие власть и делающие все, чтобы эту власть не потерять. Но Костенко – профессионал, и он честно работает, чтобы обезвредить обычного преступника.

Многосерийный наш фильм был готов к 9 Мая, Дню Победы, мы посвятили его светлой памяти солдат, отдавших свои жизни борьбе с фашизмом, защищавших свой дом, свою семью, свою Родину.

Не пустили его к 9 мая. Не пустили и позже. Товарищ Хесин, телевизионный цензор, нашел в нем более трехсот «недоработок». Если учесть все его требования, надо было «размонтировать» и убрать многое из фильма, и, заново смонтировав, сделать уже другой фильм, без проблем и вопросов.

Я помчался в Москву, в Останкино. Попробовал выяснить у товарища Попова, крупного начальника на Центральном телевидении, в чем заключается, с его точки зрения, «крамола». Тот уходил от ответа и дружески приглашал сгонять на футбол: сегодня юношеская сборная СССР играет! Я не отставал и получил наконец ответ:

– Вот там у вас в конце фильма показан Трептов-парк в Берлине, с захоронениями советских солдат, погибших в боях за Берлин, и стелы с их фамилиями…

– Да. И что?

– И вот мы видим: Левин. Понимаешь? Левин! Левин! И долго эта надпись видна!

– Ну и что?

– Как что?! Что, одни евреи, что ли, Берлин брали?!

– Почему одни евреи?! Там, на этих стелах, фамилии и русские, и казахские, и грузинские, и украинские… все там! И евреи тоже!

– Да ладно тебе! Вообще у вас там полно евреев: Аранович кто? Француз, что ли? Ну ладно… На футбол идешь или нет?

Мчусь к Лапину – начальнику Гостелерадио СССР. Добиваюсь приема. Сидит усталый, пожилой, высохший человек в сером костюме. Чем-то напомнил мне товарища Шауро из ЦК. Говорю, что на телевидении гробят хороший фильм, уничтожают его многоплановость, хотят превратить в простой детектив с преступлением, поисками и наказанием.

Лапин снимает трубку одного из многих телефонов на столе.

– Что у вас там с фильмом «Противостояние»? Замечания есть? Нет никаких? Значит, все в порядке? Хорошо, так и скажу. – Кладет трубку. – К фильму никаких претензий, так и передайте Арановичу.

– А вот Хесин дал триста исправлений…

Лицо Лапина каменеет. И он железным голосом роняет:

– Повторяю! Все в порядке.

Мчусь в Питер. Вхожу в кабинет нашей киногруппы и говорю, сияя: «Эх, вы! Вот я был у Лапина вчера, к фильму претензий нет!!» – «Да? – отвечает Семен. – А вот это что? Взгляни! Сегодня прислали с телевидения!» – и протягивает мне длиннющую бумажную простыню. А на ней перечислены все замечания к фильму. Более трехсот.

Пришлось Семену выбирать: либо снять свою фамилию из титров, что грозило фильму «лечь на полку», либо пойти на компромисс – «и капитал приобрести, и невинность соблюсти» – постараться, выполняя требования, все-таки сохранить многоплановость картины. Полетело в корзину почти все из кинохроники, многие сопряжения оказались разрушены.

Но невинность соблюсти не удалось. Фильм получился крепкий, но «задуматься» зрителю не пришлось: слишком многое было убрано. Да и то сказать: было восемь серий, стало шесть! Семен ходил убитый, черный – дорого обошлось ему это насилие над собой.

Судьба жестоко обходилась с Арановичем. Он был штурманом военного бомбардировщика. Но случилась авария, в которой он получил травму, несовместимую с профессией авиатора. Семена демобилизовали.

Он поступил во ВГИК. Его всегда интересовало документальное кино. Семен был единственным, кто снял отпевание и похороны Анны Ахматовой. За это его из режиссеров перевели в ассистенты. Приказано было даже уничтожить пленку. К счастью, порядочные люди сохранили часть снятого. И сейчас мы видим на экране похороны великой русской поэтессы благодаря мужеству Арановича.

Его прекрасные документальные фильмы «Большой концерт народов, или Дыхание Чейн-Стокса», «Я служил в охране Сталина, или Опыт документальной мифологии», «Дмитрий Шостакович. Альтовая соната» вызывали неодобрение начальства и поэтому крайне редко демонстрировались…

Он снял фильм «Торпедоносцы» – одну из лучших военных драм, самых правдивых, безусловный шедевр игрового кино. Но его крайне редко демонстрировали и даже не упоминали при перечислении фильмов, посвященных Великой Отечественной войне.

Другой бы сломался, махнул на все рукой. Нет, Семен был верен самому себе и мужественно продолжал работать.

Как-то он рассказал мне, что однажды, будучи документалистом, был послан в передовой колхоз, который вырастил невиданный урожай кукурузы. Приехали они с оператором, видят – мать честная! – а кукуруза-то чуть выше щиколотки, до колена не достает! Но – голь на выдумки хитра – вырыли глубокую траншею, влез туда оператор с камерой. Кукуруза снизу кажется высокой, а председателя колхоза и агронома поставили на колени, за кукурузой, так, чтобы видны были только их шеи и головы. И вот идет съемка: оператор ползет в траншее, председатель и агроном в орденах идут за кукурузными метелками на коленях, говорят об успехах, размахивают руками…