Книга Я тебя никогда не забуду - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того как устроилась, я вышла прогуляться.
Завод дымил всеми своими трубами.
Ближе к нему хрущевки сменялись двухэтажными черными бараками.
Каждый встречный смотрел на меня во все глаза – и лицо, и одежда были у меня совершенно нездешними.
Я заглянула в гастроном. В Москве и не догадываются о такой пустоте прилавков. Даже березового сока нет. В глаза бросился ценник: «Колбаса растительная, 65 коп./кг» Подумать только, растительная колбаса. Из жмыха, наверное? Из силоса? Интересно, что я здесь буду есть? Вся публика прикреплена к комбинату, получает талоны на масло и мясо. Но для того чтоб прикрепиться, надо устроиться на работу. А для того чтобы устроиться, нужен паспорт.
Я впервые задумалась, что, видимо, не самой здравой была моя идея бежать в глубинку. Может, следовало остаться с Кириллом и рвануть на Запад? Пусть шансов меньше – зато какой, в случае удачи, куш!.. Но что делать – поезд с Киром уже ушел. И мой – тоже. В противоположном направлении.
Меня подкормила моя бабка, Серафима Христофоровна. Замечательный бигос: тушеная капуста, волокна мяса, кусочки колбасы. «Ты кушай, кушай, я за обед-то с тебя денег не возьму…»
Озверелость начальства при советском строе и общая стылость жизни с лихвой искупались добротой случайных людей.
После обеда я хотела поспать в своей комнате, но пружинка внутри: «А что со мною будет дальше?» – не давала расслабиться.
…Конечно, я пришла на свидание к Артемию. Что еще оставалось делать в Ворошиловске? Никого знакомых, и ни одной идеи, как натурализоваться.
Артемий был окрылен, интеллигентен и напорист. Он, кажется, сумел победить свою АСУ и завтра собирался возвращаться в Н.
Народу в ресторане «Волна» было мало, но все равно оказалось почему-то дымно. Ансамбль наяривал последние хиты Антонова: «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения…» Пища и впрямь, как предсказывал мой ухажер, была достаточно приличной – особенно если вспомнить пустоту здешних магазинов. Поить меня Ловласа верный ученик принялся шампанским и коньяком. Мы хлебнули с ним на брудершафт, и я поцеловала его в щеку. Артемий явно желал к своему профессиональному торжеству добавить викторию надо мной.
– А когда ты обратно в Москву? – мимоходом спросил он.
– Я, наверно, не поеду.
– Так ведь Новый год! – вытаращился на меня Артемий.
– Вот именно, а мой брат в больничке лежит, жалко бросать.
– Бог ты мой! Ты с ним в новогоднюю ночь будешь?
– Может, разрешат…
– Это вряд ли… Что же, останешься со своей бабкой в Ворошиловске одна? Приезжай хотя бы к нам в Н.!
– Как, интересно, на это посмотрит твоя жена?
– Я разведен, – скорчил мину мой спутник.
Потом, когда он удалился в туалет, опрометчиво (или предусмотрительно) оставив на спинке стула свой пиджак, я достала паспорт и заглянула в него: и в самом деле, разведен – уже полгода как, имеется дочь Мария семьдесят восьмого года рождения; прописан в городе Н.
И когда ему стало совершенно ясно, что в эту ночь я ему не дам, его приглашения встречать вместе Новый, восемьдесят четвертый, сделались особенно настойчивыми:
– Посмотришь, какие у меня друзья! Как весело у нас бывает! Никакого телевизора – только песни, шутки, пляски до упаду!
– Ты наверняка собирался прийти туда вместе с какой-нибудь девушкой?
– Девчонки – по боку, – кричал захмелевший Марицкий, – ты теперь мой идеал!
Чем-то он был похож на моего Ванечку, только подросшего и научившегося хапать из советского котла все, к чему можно дотянуться. Ах, Ваня-Ванечка, неужели это ты меня сдал? А как иначе объяснить, почему так скоро после твоего визита на Герцена появились мусора?
В конце вечера Артемий проводил меня до дома и взял обещание, что я непременно приеду тридцать первого в Н., позвоню ему прямо с вокзала, и он меня встретит – клятвы он пытался скрепить жаркими поцелуями, и целоваться с ним было приятно – нет, не такой озноб, как с Ванечкой, но тоже ничего…
Все равно я, конечно, не стала бы дальше искать его общества, особенно тридцать первого декабря. План у меня был такой: вернуться в Н., пересесть на поезд и податься куда-нибудь восточнее. Вся страна лежала предо мною: Урал, Сибирь – Западная и Восточная, Приморье и Приамурье, Камчатка и Сахалин… Кто знает: где на этих просторах мне повезет больше?
Однако утром тридцать первого декабря – еще только светало – я услышала под окнами своей съемной комнаты нетерпеливый гудок. Выглянула в окно, а там – подмороженный «Запорожец», и Артемий Петрович Марицкий, рыцарь на белом коне, машет мне рукой в кожаной перчатке…
…Мы стали с ним жить в съемной квартире, на пятом этаже, с видом на реку. Раз в неделю, по субботам, он уходил к своей бывшей жене, водил дочку в кино и кафе-мороженое, а возвращался весь злой и хмурый. На работе у него шла подковерная борьба за должность начальника КБ, и я уговорила его поумерить аппетиты: заместитель всегда может спрятаться за широкой спиной руководителя, а на главного летят все шишки – и из министерства, и из обкома. А еще у Артемия было огромное количество связей: почище нашей завсекцией Порядиной – и в автосервисе, и в книжном, и у портного, и у зубного, и в облсовпрофе, и в ОБХСС… И когда я уверилась – через месяц, – что сожитель мой человек порядочный, может, и откажется, а может, и нет – но не предаст, – я ему открылась. Нет, разумеется, я рассказала ему далеко не всю правду. Облегченный вариант: я, мол, торговый работник, меня подвели под растрату, я скрываюсь, объявлена во всесоюзный розыск, готова даже заплатить, но мне нужны документы на новое имя…
Мой Марицкий пришел в восторг. Все они, интеллигенты, мечтали быть борцами с режимом, мечтали сделать советской власти козью морду. Только не у всех получалось – кишка была тонка, и жалко потерять жалкие свои паечки и привилегии.
У Артемия его маленький бунт получился. Он действовал не спеша. С оглядками и проверками вышел на нужного человека, заплатил пятьсот рублей (моих!), всего лишь за консультацию, прогулку со специалистом под ручку по набережной, а потом объявил мне: «Пишешь заявление об утере паспорта на чужую фамилию, разумеется, – он тебе делает новый, такса три тысячи рублей, а потом ты должна будешь сразу выйти замуж».
Я не знала, придумал ли он насчет замужества, или паспортист и вправду это посоветовал, и спросила весело:
– Замуж? А за кого, он сказал?
– За меня, разумеется!
Вот так в августе восемьдесят четвертого я стала жительницей города Н. Марией Ивановной Марицкой, год рождения – шестьдесят первый, место рождения – Москва… А прописали меня в квартиру свекрови, матери Артемия, где был зарегистрирован и он сам…
Все то время, пока я скрывалась, знаете, что было для меня самым тяжелым?
