Книга Бездна - Кристоф Оно-Ди-Био

Стучу и слышу голос Марена: «Saaber!» – «Подождите!» Через несколько секунд он открывает. На нем шорты с принтом «I only breathe nitrox»[228]. Увидев меня, он меняется в лице.

– Мне нечего вам сказать!

И хочет закрыть дверь. Но я вставляю ногу в щель.

– А мне – есть что!

И я вхожу. Достаточно одного быстрого взгляда, чтобы убедиться: в комнате нет ничего интересного. Телевизор, софа с покрывалом из тех, какие можно найти во всем арабском мире, от свадебных залов до бедуинских шатров, – красно-синее, с цветочным узором в виде розеток. Низкий столик, сплетенный из гибких ветвей какого-то дерева; на нем дымящийся чайник, журнал для дайверов с весьма подходящим названием «Октопус» и «Большая книга йоги» Свами Вишнудевананда, на обложке смуглый человек в черных плавках сидит в позе «лотос». У стены стоит ласт, напоминающий формой дельфиний плавник, – иногда он служит чем-то вроде веера при остановке дыхания. Скомканная черно-белая куфия спит, точно свернувшаяся кошка, на софе рядом с маленьким ноутбуком. На этажерке – несколько книг. Я подхожу ближе. Это трехтомник «Тысячи и одной ночи» в карманном издании и учебники по дайвингу. На стене – фотографии, много фотографий, сделанных на берегу и в воде. Люди весело плещутся в море, играют с дельфинами. Никакого следа Пас, но кое-где на стене зияют пустые места – видимо, оттуда убрали несколько снимков. Правда, это ничего не доказывает: почему на них обязательно должна быть Пас? В любом случае, у меня-то есть веское доказательство, и я сую его Марену прямо в лицо.

Цепочка с жемчужиной.

Он изумленно раскрывает глаза. По его плечам пробегает дрожь. Он сражен, он помертвел.

– Признавайся, это твое?

– Нет.

Он уже овладел собой, лицо мрачно замкнулось. В какой-то момент у меня мелькнула мысль: не схватить ли чайник и плеснуть в него кипятком?

– Я здесь из-за нее. Как ты, наверное, уже понял. Из-за Долорес. Вернее, Пас – так ее звали на самом деле.

Он снова бледнеет.

– Я жил с ней, у нас есть ребенок. Сейчас ты скажешь мне, что здесь произошло, или я пойду в полицию и предъявлю это.

Он уже слегка оправился и глядит на меня исподлобья, точно упрямый мальчишка. Это открытие – что он всего лишь мальчишка – мне неприятно.

– Они мне ничего не сделают. Доказано, что она просто утонула.

Во мне снова вскипает гнев. Я бросаю взгляд на чайник.

– Я могу пойти в консульство и сказать, что сомневаюсь в официальной версии. Мое слово против твоего. И я тебе обещаю, что подниму такой шум…

– Я ни в чем не виноват.

– Что-то не похоже.

– Посмотрите на меня: разве похоже, что я боюсь?

На это я снова сую ему в лицо цепочку:

– Я нашел твою побрякушку у нее в доме. Она принадлежит тебе – это засвидетельствуют десятки людей.

– И что это доказывает?

– Только то, что ты был с ней знаком достаточно близко – даже ходил в гости. И наверное, подарил ей эту подвеску, кто вас знает. Это докажет, что она была для тебя не только клиенткой вашего центра. И возникнут сомнения. И все будут думать, что это ты ее убил.

– Да вы просто бредите!

Он произносит это почти спокойно. Даже чуть грустно. Но меня это нисколько не трогает.

– Марен, я тебя не знаю. Но я хорошо знал ее. И я ее любил. Поэтому я готов «бредить» еще очень долго. И устроить тебе такой ад, о котором ты даже понятия не имеешь. Будет новое расследование, и тебе придется навсегда распрощаться со своим центром. Даже если ты выйдешь сухим из воды, я обещаю организовать тебе такую рекламу, от которой ты уже не оправишься.

Он садится на софу, закрывает лицо руками. Упрямый мальчишка внезапно сдается.

– Я ничего плохого ей не сделал, – стонет он.

– Кончай скулить! Я готов выслушать все что угодно, но только не это трусливое нытье. «Ничего плохого»! Да она умерла, мерзавец!

Он поднимает голову, и я вижу его глаза – в них пылает гнев.

– Я не трус, не смейте так говорить. Давайте, бегите в полицию, пусть приходят, я их дождусь.

Нужно успокоиться. Нельзя, чтобы он ожесточился. Я должен узнать, почему потерял Пас.

Наклоняюсь к нему:

– Я не хочу запугивать тебя, Марен, и в полицию пойду только в случае крайней необходимости. Я просто хочу все знать. Потому что там, во Франции, меня ждет маленький сын, и, когда он вырастет, мне придется ему рассказать, что случилось с его матерью. Та к что выкладывай все…

При этих словах о маленьком сыне Марен вздрагивает.

– О несчастных случаях не рассказывают.

– Тогда покажи.

И я протягиваю ему подвеску. Он берет ее, надевает на шею. Мне чудится, будто маленькая жемчужина налилась теплым светом, коснувшись кожи. Встав на ноги и пригладив волосы, он мрачно смотрит на стену с фотографиями, где много смеющихся детишек, и говорит:

– Ладно.

Потом включает свой мобильник и коротко произносит что-то по-арабски. Три минуты спустя в дверь стучат. Брахим. Они с Мареном обмениваются несколькими словами, среди которых я узнаю два – qarsh и yallah. После чего Брахим исчезает.

– Пошли, – говорит Марен.

Он запирает дверь и направляется к складу, где хранится снаряжение дайверов. Заискрила и вспыхнула неоновая лампа, в ее резком белом свете я вижу ряды неопреновых костюмов, вяло свисающих с крючков. Марен берет три пластмассовые коробки и складывает в каждую из них костюм, маску, компенсатор, ласты, регулятор и два мощных фонаря.

– Мы идем на катер. Я понесу коробки, а вы мне светите.

Мостки скрипели у нас под ногами. Марен сложил принесенное на палубе; следом подоспел Брахим с тачкой, на которой стояли три алюминиевых баллона. Он ловко перенес их на подставку, потом отвязал причальные канаты. Марен завел мотор. На сей раз ни рева, ни кипящей пены: суденышко бесшумно, как призрак, заскользило по воде к буйкам, огораживающим бухту. И только миновав их, Марен включил мотор на полную мощность.

Его черно-белая куфия развевалась под ветром, дувшим со стороны моря. Корма катера мерно шлепалась о воду, перебивая монотонное жужжание винтов.

Минут через пятнадцать я увидел над водой коралловый риф. В лунном свете эта живая стена слабо фосфоресцировала. Волны набегали на звездчатые выступы и растекались по узким лабиринтам между ними, оставляя на кораллах причудливые пенные узоры. Сцилла и Харибда. Катер замедлил ход. Брахим натянул ласты, прошел на нос и прыгнул в воду. Я увидел его в свете фонаря, который он держал в одной руке; другой он привязывал катер к большому бакену, качавшемуся на волнах и, видимо, прикрепленному к «мертвому» якорю, скорее всего, к бетонному блоку на дне. Зафиксировав канат, он поплыл в нашу сторону – я следил за ним по свету фонаря, – нырнул под катер, привязал его с другой стороны к такому же бакену и после этого поднялся на борт. Марен выключил мотор, и я услышал скрип натянувшихся канатов. А потом настала тишина, нарушаемая только плеском волн, озаренных молочным лунным светом. Море, одно только море вокруг. И я был в его власти – если бы он захотел избавиться от меня.