Книга Камень духов - Александр Кердан

О своем обещании он позабыл. Наутро пришел бриг «Охотск» с капитаном Зарембо, привез груз из форта Росс. В сопровождающем письме правитель Росса Павел Шелихов – потомок основателя Российско-Американской компании – писал, что посылает две тысячи сорок две фенеги пшеницы, тридцать семь фенег гороху, а также семьдесят пять пудов масла коровьего и девять пудов соленого мяса. На корабле были еще кожи, шкуры каланов, подстреленных промышленными у Ферлонских камней, и редкость – мешок горчицы.

Нужно было принять груз по описи, передать его в магазины компании, проверить, дабы товары там были размещены надежно. Потом надлежало написать ответное письмо Шелихову – бриг вскоре должен был отправиться назад. На все эти заботы ушло несколько дней. Как назло, погода испортилась. Проводить разгрузку приходилось под проливным дождем, временами шел мокрый снег. Дул противный норд-ост, который моряки называют «бичом Божьим». Он продолжается три дня, а то и целую неделю…

О просьбе Климовского Кирилл Тимофеевич вспомнил лишь тогда, когда ему сообщили, что прохудилась крыша казармы. Он отправился туда и нашел жилище работных в плачевном состоянии. Угол казармы, вместе с находившимися там пожитками, промок насквозь. Слушая жалобы поселенцев, Хлебников про себя попенял главному правителю: «Ему бы не своим домом заниматься, а подумать, как живут подчиненные. Александр Андреевич Баранов в первую голову заботился о них. А Чистяков… Сколько уже говорено ему, что нужна новая казарма… Капитан все отнекивается… Этак и до волнений среди работных доживем!»

Промышленные так же, как во времена Баранова, оставались в колониях публикой разношерстной. Были среди них те, кто приехал на Ситку по доброй воле, надеясь разбогатеть, были беглые крестьяне и разорившиеся купцы. Оставалось немало и тех, кому жизнь на матерой земле не сулила ничего иного, кроме каторги да рваных ноздрей. Эти-то люди и являлись на острове главными смутьянами. Из архивных записей Хлебников знал о восстаниях, которые поднимались в прежние годы против Баранова, о пьяных бунтах, подавляемых его железной рукой. Правда, со времени назначения главными правителями морских офицеров подобных случаев не было, но пили работные, как и раньше, много. Все пьянки завершались потасовками между собой или избиением какого-нибудь подвернувшегося под горячую руку алеута. Но случались они, как правило, в дни расчетов, когда промышленные получали свои «кожаные рубли» – специальные марки, заменяющие деньги. Их прежде печатали на тюленьей коже, за что они и получили такое название. С этого года кожаными остались только монеты достоинством в десять, двадцать пять и пятьдесят копеек, а другие марки стали печатать на грубом пергаменте.

Глядя, как промышленные переносят промокшие вещи на сухое место, Кирилл Тимофеевич с облегчением подумал: «Слава Богу, до расчетного дня далеко – не надерутся, а значит, будут покладистее…» Он, как мог, успокоил работных и их жен, пообещав, что нынче же отправит плотника отремонтировать крышу, и собрался было уходить, когда заметил, что в сыром углу остался чей-то сундучок.

– Чей? – спросил он обитателей казармы.

Никто не ответил.

– Да чей же это сундук?

– Вроде бы Климовского… Того, что недавно на Кенай отправился… – наконец вспомнила одна из женщин.

– Отнесите его ко мне на квартиру.

Когда сундучок был доставлен, Кирилл Тимофеевич осмотрел его. Старая крышка была вся в щелях. Значит, вода легко проникла внутрь. По всей видимости, все, что есть в сундуке, промокло. Кляня свою забывчивость, Хлебников решился вскрыть сундук, чтобы перебрать и просушить вещи.

Поковырявшись ножом в замке, Кирилл Тимофеевич поднял крышку и стал вынимать из сундука намокшее содержимое: новый сюртук, книги по мореходному делу, связку ассигнаций… На самом дне сундучка лежала рубаха из домотканого понитка. Хлебников отжал из нее воду, встряхнул. Рубаха затрещала. «Старая… – подумал он. – Для чего хранить такую?»

Его взгляд упал на ворот рубахи – там были какие-то буквы. Кирилл Тимофеевич разгладил это место и увидел вышитые крестом свои инициалы.

6

Когда у человека седеют волосы и на челе появляются морщины, память, подобно зрению, становится дальнозоркой. Легче вспоминается то, что было давно, труднее – случившееся недавно…

Хлебникову в ту ночь не спалось. Ему вспомнились родной Кунгур и собственное детство. Вспомнились так ясно, что почудилось, будто нет разделяющего его с родиной расстояния, нет долгой разлуки и сам он – все еще худой русоголовый мальчишка с большими, торчащими ушами…

Кирилл был ребенком тихим и послушным, но однажды, в девятилетнем возрасте, вусмерть перепугал старшую сестру Ольгу – один и без разрешения ушел из дому на речку Кунгурку, которая протекала в двенадцати верстах от города. По рассказам братьев, Кирилл знал, что на ее берегах когда-то располагался старый Кунгур, сожженный татарами. Где-то там находилось и древнее поселение казаков с названием Ермаково Городище, от которого, если верить преданиям, струги покорителя Сибири отправились в свой знаменитый поход. Мальчику захотелось посмотреть на эти места. Конечно, никаких следов старых поселений он не обнаружил. Воротился домой поздно вечером, голодный и усталый, и был впервые отшлепан Ольгой, от тревоги за него не находившей себе места. Сестра сызмальства заменила ему умершую мать и относилась к нему по-матерински. Наказав Кирилла, она тут же разрыдалась и пообещала рассказать о его проступке старшим братьям, Алексею и Ивану.

– Не надо, Ольга! – взмолился Кирилл. – Я больше не стану озорничать. Вот те крест!

Братьев Кирилл совсем не боялся, но расстраивать их не хотел. Опасался, что передумают и не возьмут с собой, куда обещали. Самый старший из Хлебниковых – Алексей – при устье реки Шаквы выстроил мельницу. Кириллу страсть как хотелось там побывать, узнать, как делают настоящую муку. А Иван говорил, что повезет его посмотреть, как роют нанятые им землекопы канал от озера Кадошникова до Сылвы. Зрелище по тем временам диковинное…

Хорошо, что Ольга не стала ябедничать и эти поездки состоялись. Кириллу на всю жизнь запомнились белые с головы до пят мукомолы, огромные жернова, вращаемые водой, вереница подвод с мужичками, ожидающими перед мельницами своей очереди. А разве позабудешь, как по приказу Ивана строители разобрали запруду и озерная вода мутным могучим потоком хлынула в рукотворное русло?

Но, пожалуй, самым ярким впечатлением стала поездка на ярмарку в Ирбит. Братья отправились туда по торговым делам и после долгих уговоров взяли с собой Кирилла. Он еще никогда не видел такого скопления людей, подвод, животных. На огромной площади, куда ни кинь взгляд, лавки, ломящиеся от товаров, снующие лоточники. Особенно запомнились мальчику обжорные ряды, заваленные всякой снедью. Торговцы и торговки на разные лады зазывали покупателей:

– Пи-рож-ки! Пи-ро-жки горя-а-чие! С пылу с жару! Налетай, пока есть! – бойко выкрикивала толстая, неопрятного вида баба с черными усиками над верхней губой.

– Эй, тетка! А с чем пирожки?

– Да с чем хошь, милай… С мясом, с требухой. Недорого – полкопейки за штуку!