Книга Воевода Дикого поля - Дмитрий Агалаков

– Прощай, пресветлый боярин, – поклонился Засекин. – Рад послужить царю нашему Федору Иоанновичу.

Он повернулся и хотел было уже идти, как Борис окликнул его:

– Засекин!.. А вон тот перстенек с изумрудом, говорят, Грозный тебе подарил?

– Так, боярин, – подтвердил князь.

– Дорог подарок! И захочешь позабыть – не забудешь, – усмехнулся Годунов. – На всю жизнь метина! Верно?

Князь промолчал.

– Ладно, ступай, – махнул рукой Годунов. – Служи государю своему.

И под испытующим взглядом Бориса Годунова, запустившего руку в рыжеватую бороду, Засекин направился к выходу из посольской залы.

2

Долго тянуть со сборами Григорий Осипович не стал. И хотел бы пожить в златоглавой, да только без опричника Годунова! И без тех его приближенных, что еще лет пятнадцать назад резали его друзей, вешали и на кол сажали. Но ведь родину не выбирают – и потому будет он служить ей там, где нужен и где не придется кланяться супостатам. Тем паче таким, как боярин Годунов, кто родовым корнем своим не вышел.

Увидев назначенного ему сотенного в Разрядном приказе, Григорий даже дара речи лишился, только смотрел на того во все глаза.

– Да, княжич, вот так встреча! – ухающим голосом проговорил дюжий стрелец с лопатообразной бородой. – Вот как оно бывает-то! Да-а…

– Ну, здравствуй, Савелий Крутобоков, здравствуй!..

– И не думал в живых вас встретить – столько всего было! Страх Божий…

Они зашли в корчму на Неглинной, выпили на радостях горячего вина. Разговорились.

– Скажи мне честно, Савелий, все помнишь, что было?

– Все помню, князь, – понимающе кивнул тот.

Многое пронеслось перед глазами Григория: и битва под Дерптом, где Крутобоков срезал чухонца, едва не заколовшего его, совсем еще мальчишку, и дорогу на Белоозеро, и дом, где остановились на ночлег ссыльные Воротынские…

– Вот и я тоже помню, – вздохнул Засекин. – И захочешь позабыть такое – не забудешь, – непроизвольно повторил он слова Годунова. – Как по отчеству-то тебя?

– Данилович, – отозвался сотник.

– Ну так показывай мне своих людей, Савелий Данилович, – сказал князь. – Каждого хочу рассмотреть! Работа у нас серьезная впереди – тут один за десятерых должен быть!

После смотра, пока выделенная князю сотня собиралась в дорогу, прощалась с родными, проливавшими слезы, попил он крепкого медку с теми, кого знал и с кем в походы ходил прежде.

В начале октября 1585 года Засекин отбыл с конной стрелецкой сотней, экипированной под завязку, из Москвы в поход.

Через неделю они были в Нижнем. Тамошний воевода выехал к ним навстречу и принял со всеми почестями. Оттуда князь Засекин послал отряд в десяток стрельцов на другой берег – в Санчурск.

Он бывал в Нижнем, и не раз. Любил этот город. Но сюда его никто бы не послал – место тихое, уютное, для тех воевод, кто ленив, безропотен, да кланяться в Москве привык до земли. Кто не сдюжил бы под стрелами вражескими стены новых крепостей ставить.

Одним словом – не его место.

В палатах, выделенных ему воеводой, уперев широкие ладони в каменный подоконник, в один из вечеров Засекин смотрел на Волгу. Широка она была тут, под древним каменным кремлем. По-осеннему серая, разве что закатное солнце холодно опалило ее. Нынче спокойная. И такой прохладой веяло от реки по всей округе! Волей веяло, широтой. Рыбаки на длинных лодках шли вперед ставить сети. Перекликались.

Во дворе, под окном, два стрельца из его сотни тихонько переговаривались друг с другом:

– С ногаями, значит, воевать будем? А, Прохор?

– С ними, чертями.

– Хоть бы по весне – дух бодрее вышел бы. А сейчас бы на печку, да с бабой. Весной и помирать не страшно. Хоть и жальче.

– Дурень ты, Аким, раньше весны до них и не доберешься, – говорил второй. – Зиму-то в Казани проведем. Там и бабенку раскосую найдешь себе. А вот по весне – и в Дикое поле. Под стрелы ногайские.

«Верно, – думал князь, поглядывая на красные стрелецкие шапки. – Раньше весны на Волжском диком поле нам не быть».

Еще через три дня, в полдень, отряд, посланный в Санчурск, привез к Засекину двух строителей крепостей – его давних знакомцев братьев Буровых: размеренного Трофима Ивановича и балагура Тимофея Ивановича – Тимохи, как его звали все. Умельцы, золотые руки. Фортификаторы. Строители от Бога. Русский корень. Такими, как они, строилась эта земля. Буровы помогали ему в прошлом году возводить крепость Санчурск, ставший форпостом на границе с воинственными, но уже терявшими свои позиции черемисами. Знали, как поставить, как бревно к бревнышку положить, чтобы крепким оказался городок. Вскоре попытались черемисы ударить по едва родившемуся Санчурску, смести его с лица земли, но не смогли. Отстояли стрельцы крепость, помогли им казаки яицкие и волжские, вовремя призванные воеводой Засекиным на помощь.

– Рад послужить тебе, светлый князь, – в пояс поклонился ему старший, в зипуне и рубахе. – Знал наверняка: коли что будет серьезное, непременно пошлешь за нами.

Весело сорвал шапку с русой головы и младший:

– Даст Господь Бог вам удачи, Григорий Осипович! – Так и светилось его золотисто-конопатое лицо.

– Теперь уже нам, – улыбнулся князь. – Потому как дело у нас вновь общее. Санчурск и без вас теперь выстоит – вы для другого дела надобны. А пока выпейте со мной вина, потрапезничайте на совесть, дорога была долгой, отдохните, да после спать отправляйтесь вниз. А ну, Прошка, налей гостям вина. – Он взглянул на братьев, чинно усевшихся за княжеским столом. И когда вино было налито и они сделали по глотку, добавил: – Завтра в Казань поплывем, на заре, струги уже готовы. Воевода свои отдал, недаром грамоту царскую получил. Хлопот впереди много – это я вам обещаю, – уверенно кивнул князь.

3

Утро вышло зябким. Густой туман стелился по середине Волги, размывая и топя в себе противоположный берег. А здесь, под городом, набегая на песок, тихонько переговаривались волны, шелестели напевно, будто говорили: «Слушай нас, не думай ни о чем, отдыхай душой…»

Мишка, совсем молодой ординарец, придерживая саблю, гордо шел за князем. Рядом вышагивал стрелецкий сотник Савелий Крутобоков в красном кафтане, настоящая скала, давя каблуками песок. Поодаль – отец и сын Буровы. А за ними, за прислугой княжеской, топала стрелецкая сотня, вооруженная пищалями, саблями и бердышами.

Тимоха, с котомкой за спиной, тихонько затянул знакомую Засекину еще по Алатырю печальную песню: «Я была б с тобою, милый, коль нашла бы в сердце силы да ослушалась отца. Ах, на горе полюбила, я на горе полюбила удалого молодца!..»

– Что воешь? Что воешь? – осадил его старший брат. – Так бы и дал, заразе, подзатыльник! Ты бы лучше что веселенькое нам спел!