Книга Герой не нашего времени. Эпизод 2 - Дмитрий Полковников

Панфильев задумался. Действительно, откуда ей знать значение слова, отмеченного карандашом. И Леонов сейчас изолирован от всех, контактируя лишь с источником в германском посольстве[227].

В пятницу агент сообщил, что нападение произойдёт в субботу или в воскресенье 22 июня. Но господин Кегель никакими документами очень эмоциональное сообщение не подтвердил. А дату источник называл уже второй раз, война должна была начаться ещё в прошлое воскресенье.

В субботу после обеда Кегель экстренно попросил о встрече и вечером сообщил, что Берлин приказал до воскресного утра уничтожить все секретные документы. Вот это сообщение Разведупр сразу доложил руководству в наркомат.

А Панов выбрал кодовое слово, ясное и понятное посвящённым. Именно сигнал «Гроза» поступит из советского посольства в Берлине около двенадцати дня в последней шифротелеграмме военных разведчиков, работавших под дипломатическим прикрытием.

– Я вас обрадую, ваш Арнимов решил выйти на контакт, едет к нам сам – поездом. Но встретите его не вы, я лично распоряжусь.

– Я думаю, в поезде будет только курьер.

– Слушай, Полина, неужели ты никогда не ошибалась? – Панфильев нахмурился ещё сильней.

– А вы? – Она пыталась унять бешеный стук сердца. Вот это да, какую серьёзную пьесу написал Островский, заставляя бледнеть даже генералов от одного названия! Это нападение немцев – блицкриг, война!

– В отличие от вас я ошибался гораздо реже!

Да, Панфильев не ошибался, даже когда отправил бывшего военного атташе в Польше генерал-майора Рыбалко в войска. Дуракам в разведке нет места, особенно тем, кто переоценивает мощь врага. Вот только, когда польская армия Андерса отказалась воевать в СССР, Павел Алексеевич из начальника Разведупра вновь стал танкистом и начал служить под командой того самого «дурака». Но воевал бывший разведчик храбро и честно, закончив войну командиром гвардейского танкового корпуса и Героем СССР. Вновь всё по местам расставила война, но Панову было очень неприятно видеть, как в будущем легендарном «аквариуме» за первые два года войны сменилось аж два начальника, пока за дело не взялся местный военком.

В ответ женщина упрямо сжала губы, понимая, что генерал-майор напоминает о её прошлой работе под началом «троцкистов» и дружбе с людьми, неуклонно и всячески вычищаемыми из Разведупра.

На некоторое время в кабинете воцарилась тишина, Панфильев задумался. Вот дура! Она что, не понимает – вот её шанс! Военком Ильин вообще хотел уволить Полину из конторы, но не смог, вмешались обстоятельства. И к лучшему! Мареева оказалась толковым и, главное, скромным учителем, быстро натаскивающим новые кадры на специфику работы в разведке. Он сам не кадровый разведчик, на Знаменке всего год, и уже получил немало неприятных сюрпризов.

Генерал-майору в совпадения не верилось, но «грозы» в этом году не должно случиться. По их последнему обобщающему все источники докладу половину войск Гитлер держал против Англии. Пусть Мареева сама разберётся с этим делом, но под его контролем и не вынося сора из избы.

– Товарищ генерал-майор, война, – вытаращив глаза, ворвался к ним дежурный.

– Вы что, издеваетесь надо мной?! Что за глупые шутки!

– Это не шутки. Голякова и вас срочно вызывают в Генштаб! Немцы бомбят наши города. На протяжении всей границы слышна канонада немецкой артиллерии.

– Как – бомбят? – Панфильеву внезапно не хватило воздуха.

Он же лишь полчаса назад, смеясь, кому-то доказывал как дважды два, что хоть война с Германией и неизбежна, но летом 1941-го невозможна. И надо ждать вестей, но о боях не на английском берегу Ла-Манша, а на Ближнем Востоке. Не надо паники, ему ещё в начале мая звонил сам товарищ Сталин и сказал, что «немцы нас хотят запугать, в настоящее время они против нас не выступят, они сами боятся СССР»[228].

В факте звонка Панов очень сомневался, поскольку его начальник Голяков в кабинете вождя перед войной был последний раз 11 апреля и далее ограничился рассылкой спецсообщений Сталину, Ворошилову, Молотову, Тимошенко, Берии, Кузнецову, Будённому, Кулику и далее по списку.

Зато ещё с марта в Разведупре неуклонно зрела уверенность, что операция «Морской лев» не состоится. Не секрет, что воздушную битву за Британию Адольф Гитлер проигрывал. Раздражение генерал-майора вызвал тот факт, что это уже третья война, о начале которой военная разведка узнала последней.

Первой военной приметой в столице стала милиция, неожиданно оцепившая здание посольства Германии около семи утра.

А как хорошо начинался этот день! Улицы были спокойны, ещё ничего не зная, Москва жила обычной суетливой столичной жизнью. Трамваи, троллейбусы и автобусы шли переполненными, развозя жителей по местам воскресного отдыха. Подальше от городской духоты и поближе к озёрам, прудам и берегу реки.

Десять часов утра. С улицы раздался весёлый смех, и Мареева машинально выглянула в окно. По Знаменке куда-то шла компания юношей и девушек. Одна счастливица, цокая каблучками, увлечённо поедала эскимо, а её парень рядом так и норовил «случайно» коснуться руками плеч и бёдер подруги.

Они шли по улицам, такие легкомысленные, свободные и весёлые! Болтали, смеялись и радовались. Впереди вся жизнь, вечная молодость и обязательное всеобщее счастье.

Полина включила радио послушать последние известия. Ну что же: «… Правительство Германии выразило своё сожаление и заявило о готовности компенсировать людские потери и материальный ущерб, причинённый бомбардировкой».

Слабо замаячила надежда, Мареева встрепенулась и вновь поникла, вспоминая, что уже слышала, как немцы извинялись за ошибочный налёт на Дублин. Ирландцев Гитлер старался не раздражать.

Что делать? Ожидание этого Арнимова становилось всё более невыносимым.

Ещё очень далеко от неё двигался по железной дороге поезд, спеша к Москве и, несмотря на задержку, обещая быть в столице к ночи. Время в пути – на пару часов меньше суток.

…Проснувшись около полудня, Майя вышла в неширокий коридор, где оживлённо разговаривали два командира. Она прислушалась: на станции Красное военные слышали, как диктор сказал, что в полдень по радио передадут сообщение чрезвычайной государственной важности. У репродуктора уже собирались взволнованные люди, а тот вдруг начал передавать одни бравурные марши, ревущий рокот которых ещё больше взвинчивал толпу.

Вагон качался, колёса стучали, и пассажиры постепенно приближались к Смоленску. Ненашева смотрела в окно. Вот мелькнула вывеска «Катынь», а дальше пошёл унылый пейзаж. Бесконечно бегут мимо леса, лишь мелькает, петляя, дорога, то приближаясь к железнодорожному полотну, то вновь прячась за деревьями.