Книга Тайна прикосновения - Александр Соколов

— Хорошо, мама! Ты знаешь, Стасик Крутских из моего класса, что вместе со мной сдавал экзамены, наверное, будет жить вместе со мной. Он тоже поступил, а Анастасия Петровна сказала, что возьмёт второго мальчика. Так я предложил ему.

— Что ж, вдвоём веселее, будете помогать друг другу. Я знаю его родителей. Отец был вторым секретарём в Анне, а сейчас работает директором десятилетки. Ну, давай прощаться!

Паша смотрела из вагона на перрон, где стоял её ребёнок, и вспоминала ту жуткую февральскую метель и стаю волков, несущихся по их следу.

Она разревелась, когда фигурка сына с прощально поднятой рукой стала удаляться.

* * *

— Кто это шевелит здесь занавески морозным воздухом? Амелия! Неужели ты?

— А ты как думала? Вот решила слетать на часок, поболтать с подружкой. Одной целыми днями — скука смертная. Ну, рассказывай, что тут у тебя?

— Да ничего хорошего! Вернее, сами люди — хорошие, но жизнь складывается не для них… Ныне другие преуспевают — те, кто приспосабливаются. Иван — идеалист. Он целыми днями переживает по поводу идиотских директив. Теперь, когда Хрущёв слетал в Америку, все хозяйства должны сажать «королеву полей» кукурузу! А ещё генсек ввёл налог на домашнюю скотину и фруктовые деревья. Народ принялся вырубать яблони и резать домашний скот. Иван всё близко принимает к сердцу. Он может восторгаться вместе со всеми первым космонавтом, запущенным в космос его Родиной, а вечером забивает себе голову мыслями о земле, до которой никому нет дела. Что ж поделаешь: на его Родине не могут одновременно смотреть и в небо, и под ноги.

В общем, состояние духа нашего мужа скверное, недаром вновь стали одолевать Марчукова болезни. Осенью заболел пневмонией, с высокой температурой. Положили в больницу. Когда он лежал там, Паша получила в один день две телеграммы — по поводу смерти её отца и смерти Лиды, жены Володи. Вот, поди ж ты! Умерли в один день! Паша отправилась хоронить отца, вернулась — и опять к кровати мужа. В этом смысле ей легче — она работает в больнице. А новую больницу уже вовсю строят, в том месте, которое выбирал Иван. Паша выходила Ивана, потом поехала поддержать брата. Тот принялся пить, никого к себе не подпускает, кроме сестры. Вот такие дела, подруга моя! А как твоя жизнь, городская?

— Да она городская полдня, пока мой студент учится. А потом начинается хуже сельской. Ну и райончик выбрала Паша! А Саньке — всё до фени! Паше приглянулись сад и зелень вокруг, а запашок она отнесла за счёт навоза, лежащего на грядках у Анастасии. На самом деле по Рабочему проспекту течёт открытый сброс городских вод. Эту мутную речку, протекающую в канаве, поросшей лопухами, — поэтому её и не видно! — местные зовут «Вонючкой». Через «Вонючку», напротив пересекающих улиц, названных в честь героев-лётчиков — Белякова, Байдукова, Водопьянова, Чкалова, перекинуты мостики. Так вот, наш дом как раз на углу улицы Байдукова и Рабочего проспекта. Так что полная идиллия! Ты у нас увлекаешься историей. По названиям улиц ты можешь сложить себе представление.

Например, Рабочий проспект выходит на улицу Плехановскую, к заводу имени Коминтерна.

— Ну, а как наш студент?

— Ой, Розенфильда! Спокойной жизни с ним нет и не предвидится! Снова влюблён, но без взаимности. Особа старше его на три года и попросту играет с ним. Он понимает это и ударился в спорт. Из спортзала не вылезает. Бокс и баскетбол. Юрий Андреевич Касьянов, мастер спорта, его тренер по боксу, во время отработки удара «двойки» с защитой врезал ему «лапой» по глазу, чтоб держал защиту, — ходил с синяком, но тренировки не бросил. Но всё-таки позже бокс оставил — ради баскетбола. Вольяно, маленький толстый армянин, — даже непонятно, как он сам когда-то играл в баскетбол, — ему: «Ну, Марчуков, ты и пижон! И отец твой был пижоном! Что ты водишься, отдай пас, наконец!» После тренировки Саня подошёл к тренеру: «А вот насчёт моего отца — это вы зря. Вы не знаете моего отца!» Тренер смутился: «Так это цитата из книги, мил человек!» «Но эта цитата не про моего отца!» — отрезал он.

Приходят после тренировки домой поздно, голодные, таскают с тарелки у бабы Насти оладьи, блины. в общем, что попадётся. Она делает вид, что не замечает, и даже специально стала оставлять на столе еду.

— А с учёбой у него как?

— Первый курс учился на пятёрки. Потом спорт, соревнования. Появились четвёрки и даже тройки. Не лежит у него душа к радиотехнике! Хотя по передатчикам у него стоит пять. Но там преподаватель — Марк Израилевич Шапиро, доцент. У того только три оценки — кол, двойка и пятёрка. За первые занятия в группе выставлял по двадцать двоек. Ты бы его видела! Низенький, толстый, лысый. Но как он ходит! В аудиторию буквально влетает, ещё от двери швыряет журнал группы на стол, а сам к доске, мелок уже в руках, записывает тему: «Передатчик по схеме Шеббеля». А пальцы у него на правой руке изуродованы, видимо от рождения. Знаешь, как сардельки такие бывают, перевязанные тугим шпагатом, и там где перевязано — там кожа у самой кости. Так он этими пальцами начинает писать на доске с такой скоростью, что трудно за ним успеть. Но надо! Потому что он никого не ждёт, а спросит потом всё, что давал. Одарённый человек, ездил с делегацией в Японию. Ещё, пожалуй, у Сани любимый предмет — история. Её читает «Филин» — так они зовут преподавателя за крючковатый нос и жёлтые глаза. и ещё — у него немыслимые вихры на голове, закрученные в разные стороны и не поддающиеся расчёске. Его глухой, неторопливый, надтреснутый бас завораживает слушателей. Впечатление — как будто он сам стоит рядом с эшафотом, на который заводят Емельку Пугачёва. Тебе, Розенфильда, крайне интересно было бы взглянуть на этого человека!

— Ну, а как же с литературой, за которую Саньку когда-то хвалили?

— Практически никак! Здесь ему не повезло. «Фифочка» — их руководитель группы — особа крайне поверхностная, её больше занимает, как одеваются её студенты, чем то, о чём они думают. «Ах, Марчуков! Какая у тебя сегодня рубашка! Прямо под цвет твоих глаз! А брюки опять не глажены!» Она считает себя ответственной за внешний вид каждого, а также уверена, что обладает непревзойдённым вкусом, она приторна, манерна и неестественна. Санька терпеть её не может, а вместе с ней и её предметы — русский и литературу. А ещё — он пишет, как слышит, и потому делает кучу ошибок. У него патологическое неприятие правил правописания, он просто не желает их запоминать. Поэтому по сочинениям у него одни тройки. А книги читать перестал совершенно!

— Так чем же он занят в свободное время кроме спорта? Ты не забыла, что тебе через годик надо представить полный отчёт об этом мальчишке Создателю?

— Не забыла! И с ужасом наблюдаю, куда несёт этого пострела неожиданно обретённая вольница! Этим летом я с трудом спасла его от неминуемой гибели!..

— А ты мне всё про учёбу! Лучше рассказывай, как в нашем мальчике скалит зубки зверёныш. Что, попал в стаю?

— Да! Практически в каждом районе города своя стая или их несколько. У всех есть главари, и все воюют за верховодство. И вот, скажи ты на милость, что движет этим подростковым «зверинцем»? На танцплощадке завода имени Коминтерна можно увидеть кучку плотно сбитых парней, среди которых особенно широкими плечами выделяются два брата-близнеца Мещеряковы — Колька и Славка. Они «авторитеты» района, и остальные ребята стараются походить на них, девчонки шепчутся между собой, показывая пальцами на братьев: «Вон Близнецы!» Каждая из девчонок мечтает заиметь такого парня, которого все боятся или уважают, — они инстинктивно тянутся к лидерам, молодым сильным самцам. Колька появился на свет на несколько минут раньше брата и пытается руководить им, на этой почве у них возникают драки, бьются до крови, ни один не уступит другому, пока не вмешается отец. Но если они становятся плечом к плечу — мало кто отважится потягаться с ними. Иногда они со своей бандой совершают вылазки на танцплощадки в центр города, в «Дзержинку» — парк имени Дзержинского — или «Карлуху» — на улице Карла Маркса. Здесь оркестры живой музыки на уровень выше, вживую исполняют джазовую классику: «Хэлло, Долли!» Дюка Эллингтона — хит программ. Вечерами возле парков продают вино на разлив. Креплёная, по нашим понятиям, гадость, типа «Волжского», в лучшем случае — «Портвейн», продаётся из тех же стеклянных колб с краниками, предназначенных для газированной воды. Пара стаканов «гадости» по сорок копеек — и огни на танцплощадке под старыми деревьями кажутся мальчишкам райским светом в волшебной стране грёз, а все девушки — королевами.