Книга Цветы подо льдом - Джин Росс Юинг

– Насколько я помню те времена, Розмари была избалованным, эгоистичным ребенком. До сих пор она романтична, как почти все дебютантки. Не думаю, что эта женщина остепенится и станет образцом добродетели в последующей семейной жизни.

– Я выпью за это, – сказал Доминик, – хотя добродетельная семейная жизнь не моя стезя, а твоя. Но, если честно, я хотел бы, чтобы у них все было так же, как у вас с Франс. Ваш брак – редкое счастье, Найджел, и я вам чертовски завидую!

Найджел лукаво улыбнулся:

– Прежде ты никогда не выказывал зависти, друг мой. Во всяком случае, в такой форме, которая создавала бы неудобство для Франс.

– Я великолепно управляю своими чувствами.

– Лучше сказать, отвратительно! Могу я тебя спросить об одной вещи? Как насчет твоего личного счастья?

Доминик постарался сохранить невозмутимость.

– Если бы кто-то другой позволил себе такую настырность, я бы проткнул его на месте, хоть теперь и не в ладах с клинком.

– Ладно, давай рассказывай, что произошло?

– Дуэль при скверных обстоятельствах, но с успешным исходом. Бог свидетель, из-за этого стоило драться.

Найджел проглотил остаток виски и отставил стакан.

– Так ты, решив довести до конца свою борьбу с Ратли, пренебрег режимом и устроил себе воспаление с лихорадкой? Стэнстед сказал мне, что, к счастью, руку удалось сохранить. По этому поводу ему даже пришлось поссориться с хирургом.

– Слава Богу, что я этого не помню. Мне тогда много чего казалось. Я видел каких-то детей и прекрасную женщину.

– Розмари и Эндрю? – ухмыльнулся Найджел. – Я тоже видел его, только наяву и с няней, естественно. Красивый малыш. Кстати, Стэнстед также привез сюда свою сестру вместе с ее сыном. Я его понимаю. Вероятно, леди Мэри посчитала, что маленький Томас Макноррин должен увидеть мужчину, который так решительно вмешался в его наследные дела.

Доминик закрыл глаза. Плачущий мальчуган на лунной дорожке – Томас, кузен Кэтрионы! Это он, ребенок со странно знакомыми глазами, преследовал его, когда сознание выскальзывало за грани бытия. Стало быть, еще один маленький человечек избавлен от его хлопот, на этот раз даже прежде, чем он его увидел.

– Какой дьявол надоумил их приводить маленького мальчика в комнату к больному? Только напугали ребенка!

– Из того, что рассказывал Стэнстед, я понял, что ребенок не был напуган. Он действительно плакал, но только из-за молока. Так, значит, это его мать была той прекрасной особой? Да, леди Мэри довольно видная женщина. Но, должен тебе признаться, у меня было ощущение, что Стэнстед схитрил, хотя вообще ему это не очень свойственно.

Доминик увильнул от неудобного вопроса, и довольно легко. Даже не солгал, просто не стал на него отвечать. Однако когда он открыл глаза, то увидел, что Найджел все еще ждет. Нет, его друг не давил на него, он только давал ему возможность исповедаться.

Доминик поднялся и забрал стаканы.

– В своих галлюцинациях я видел Кэтриону.

Найджел ласково посмотрел на него:

– А мы с Франс думали, что ты женишься на ней. Жаль. Но ведь она не отказала тебе?

Отодвинув стаканы в сторону, Доминик провел пальцем по горлышку бутылки. Однажды он нечаянно подслушал чужой разговор. Когда Франс в первый раз отказала Найджелу, она произнесла странную фразу: «Это не потому, что я не люблю тебя, а потому, что люблю». Слова, всплывшие в памяти у обоих, на мгновение соединили их.

– Я не спрашивал, – сказал Доминик наконец. – В то время это было бы слишком бессердечно.

– Что так? – Найджел начал прохаживаться по комнате. Доминик кисло усмехнулся:

– Ответ прост: она одержима страстью, любовью к тем местам, и это сидит в ней очень глубоко и составляет ее суть. Я завидую этому чувству – оно как корневище связывает ее с землей предков. Такого я никогда не испытаю. Вероятно, ты испытываешь что-то похожее, когда вспоминаешь о своем поместье, но у нее это возведено в абсолют. Она не может покинуть Шотландию, а мои обязанности вынуждают меня жить здесь, так же как и тебя. И что это за чертово наказание – быть пэром!

– Почему все-таки ты не спросил у нее?

– Потому что я торжественно обещал, что если я ее покину, уеду от нее дальше чем на сто миль, то уже никогда не вернусь и не буду искать с ней встречи.

– Кто тебя просил делать это? – Голос Найджела звучал обманчиво спокойно. – Бес, что ли, в тебя вселился?

– Бес или не бес, теперь это уже не имеет никакого значения. – Доминик протянул гостю наполненный стакан и осторожно прошел назад к своему креслу. – Теперь я живу, жалея об этом каждый день и каждый час. Не уверен, что любовь – самая подходящая вещь для сделки.

– Это просто кощунство. Все равно что торговаться с Богом.

– Ты забываешь, что я долго практиковался в безбожии. Когда мы только встретились с Кэтрионой, я пытался связать ее сделками, одной, другой. С первого дня я клал на весы любовь и отторговывал условия. Теперь я получаю то, что заслужил, даже более того. Но я дал ей слово.

– А сама она не приедет к тебе?

Доминик, встретившись с проницательным взглядом Найджела, засмеялся:

– Тебе нравится надо мной издеваться? Для нее это невероятно рискованный шаг. Ей будет очень тяжело его сделать, физически и духовно. Признать, что она любит англичанина, – это для шотландки что-то из ряда вон выходящее. Почему, черт возьми, она должна подставлять себя под удар?

– Я прихожу к выводу, что она очень горда.

– Все, что ей остается, это держать свои чувства в узде. Я не вполне могу объяснить, в чем тут дело. Но она не приедет. Чего ради она поедет в этот дом, проклятый дом английского графа, где я оскорбил ее и даже угрожал при первой встрече? Она знает, что я принимал здесь других любовниц, и поэтому скорее умрет, чем приедет сюда.

– Не потому ли, что ты лишил ее непорочности? – Спокойный голос Найджела исчезал в затененных углах комнаты и эхом возвращался обратно. – Ты сознательно соблазнил ее и потом покинул, не так ли?

– Зачем же добивать? – Доминик откинул голову и вытянул ноги. Правая рука его совершала неловкие движения. – Мы с Кэтрионой довольно часто говорили о грехе. Я изводил ее этой идей. Но грех оказался полностью на мне. Я хотел разрушить ее гордыню, разбить ее сердце, и вот вместо этого она разбила мое...

– ...А ты в качестве ежедневной епитимьи заставляешь себя страдать. – Найджел пожал плечами.

Доминик, прищурив глаза, пристально взглянул на друга.

– Хочешь быть моим утешителем? Я признаю все свои грехи и раскаиваюсь. Но есть нечто более ужасное, чем семь грехов, которым я первоначально бросил вызов. Куда грешнее опутывать любовь условиями.

– Франс, когда ежедневно школит меня, говорит, что любовь – это только мост к невозможному. Если Кэтриона узнает, как ты болел...