Книга Нефть - Марина Юденич

— Покойный был меценат, — успел шепнуть спутник Стиву на ухо в промежутке между очередным рукопожатием.

«А я- то — нет. — подумал Стив. — Что им всем от меня нужно? А этим — из списка Forbes?»

Надежды разыскать Лизу, понятное дело, не было уже никакой.

— Скажи мне, что это было? — спросил он своего спутника, когда, отыскав посольскую машину, они наконец оказались в салоне.

— Любовь к Америке.

— Что, прости?

— Русские — не все, разумеется, но большинство интеллигенции и часть бизнеса, питают к нам совершенно необъяснимые теплые, почти родственные чувства.

— Откуда же?

— Знаешь, я думал об этом. Особенно когда только приехал работать в Москву и наблюдал на приемах такое… Хм, я даже не знаю, как это назвать. Трепет? Умиление? Низкопоклонство? В общем — небывалую любовь. И я, как ты сейчас, спросил себя — почему? Откуда? Не за помощь же по лендлизу? И мне кажется, я нашел ответ, и не ответ даже — целую концепцию. Я даже придумал ей название. Только не смейся.

— Даю слово.

— Так вот, Россия — страна больших, сильных людей. Здесь их культ, их правила, их земля, здесь не любят «шибко умных», хотя знания и ученость уважают, но в сочетании все с той же смелостью и русской безрассудной отвагой. Ну, пусть я маленький и слабый, и ты наверняка мне накостыляешь, но я все равно врежу тебе футляром своей скрипки. А там — будь что будет. Но знаешь — не все же таковы? И появляются люди с комплексами. Вернее — с одним. Я назвал это «комплекс маленького скрипача».

— А почему скрипача?

— Ну, был у меня по соседству такой скрипач-доходяга. Ох, и доставалось ему от нас.

— Значит, не только в России?

— Подожди. Дослушай. Тогда поймешь, причем здесь Россия и Америка. Так вот, собственно, о комплексе. Вот представь себе. Маленький, талантливый, но слабый мальчик-скрипач, разумеется, подвергается жесткой обструкции со стороны дворовых мальчишек. Заступников у мальчика нет — ну, вышло так — ни папы, ни старшего брата… Сам он трусоват — драки боится. Жалуется маме, хнычет, взрослые одергивают сорванцов. Но любви к маленькому скрипачу это — понятное дело — не прибавляет. Тогда он придумывает — и верит в собственный личный миф — больших и сильных друзей, ребят откуда-то издалека, из другого двора, улицы, города. которые придут и накажут обидчиков. Накостыляют им по шее. И жить становится веселее. Потом мальчик вырастает. И происходит перенос детского комплекса и детского мифа во взрослую жизнь — обидчикам-властям противопоставляются заступники-власти из дальних стран. А вернее, страны — Соединенных Штатов Америки. Так вот — собственно — почему российская интеллигенция испытывает такой — едва ли не сакральный — трепет перед США. Я, к примеру, не склонен списывать все исключительно на счет голодного (тогда еще) российского бытия, меркантилизма и витальной зависимости от грантов.

— Значит мы — те самые большие хорошие парни, которые придут и надерут задницу обидчикам.

— Ну да. Как образ.

— И сегодня?

— Нет, сегодня — это уже генетическая память. Особенно у деятелей культуры. Олигархи — отдельная история.

— Да, это уже история про совсем другой комплекс.

Лизу он увидела спустя два часа в огромном зале какого-то помпезного ресторана, она сидела во главе стола, спокойная внешне, и невозмутимо слушала уже изрядно пьяные речи каких-то людей, воспевающих Лемеха, и даже благодарно кивала в ответ. Кто-то из присутствующих, видимо близких людей, собираясь уходить, направился к Лизе проститься, она поднялась — охрана, плотной стеной прикрывающая все подходы к столу, расступилась. Стив призывно поднял руку. Она увидела его и, наскоро расцеловавшись с двумя пожилыми женщинами, подошла, отмахнувшись от двинувшегося следом охранника коротким, резким жестом руки.

— Лиза, я…

— Послушай, Стив. Я не могу, не хочу сейчас говорить с тобой.

— Когда?

— Не знаю, через год, два — во мне сейчас внутри — одна сплошная пустота. Там ничего: ни боли, ни страха, ни любви, ни даже сожаления. И в этом отчасти виноват ты. Только отчасти, причем твоя часть — может, самая маленькая, даже мизерная.

— Да. Есть.

— Я понимаю, ты всего лишь делал свою работу. И не знал ничего обо мне. Я понимаю. Но говорить с тобой сейчас я не могу. Уходи. Пожалуйста.

— Но я могу?…

— Не знаю. Когда-нибудь… на то она и есть — судьба.

2004 ГОД. ВАШИНГТОН

— Надеюсь, у тебя все в порядке? — поинтересовался Стив у Дона Сазерленда, когда неожиданно по телефону тот спросил, не выпьет ли он с ним пива.

Стив — не большой любитель пива, потому название бара не сказало ему ничего определенного, зато немедленно ответила интерактивная карта Вашингтона, благо компьютер был включен. Бар «Анакостия» носил имя реки, протекавшей на юго-востоке столицы, — откровенно говоря, не самого фешенебельного, и даже — совсем наоборот, бедного и неблагополучного района, со всеми вытекающими из этого печального обстоятельства последствиями.

— В полном. А-а-а, вот ты о чем… — Дон уловил мысль на лету и снисходительно заметил. — Не беспокойся, с тобой рядом будет парень из Лэнгли.

— Аналитик из Лэнгли, — уточнил Стив.

— Ну, мы два раза в неделю занимаемся спортом. И это не фитнес, как ты понимаешь.

— Я тоже иногда поднимаю гантели. Когда затекает спина. Ладно, конспиратор, до вечера.

Бар оказался намного приличнее, нежели заранее представлял Стив, и даже вопрос — не найдется ли вместо пива бутылочки красного калифорнийского, не вызвал у бармена чувства неприязни к невысокому худощавому белому парню, одетому в слишком дорогие джинсы для этих мест. Он дотянулся до полки и, покопавшись в армаде пыльных и по большей части пустых бутылок, извлек то, что требовалось. И даже протер булку полотенцем, смахивая пыль и паутину. Единственный вопрос выдавал неожиданность этого заказа:

— Ты будешь пить из бокала, сынок?

— Да, спасибо, — ответил Стив, оставив при себе вертящееся на языке: «А что еще вы можете мне предложить?»

С бутылкой и бокалом он побродил по залу, пока пустому — было еще довольно рано — и выбрал столик в углу, который показался ему самым неприметным. Дон появился скоро, пожал руку бармену и перекинулся с ним парой фраз, из чего Стив понял, что бар «Анакостия» для Дона Сазерленда все равно что неприметная чайная для Кондолизы Райс. И еще успел подумать: хорошо бы, кто-нибудь из моих конфидентов облюбовал для подобных встреч Maison Blanche.

— Я спросил у старого Дика, не ждет ли меня кто? «Француз, — ответил Дик. — Или итальянец. В следующий раз предупреждай, когда к тебе будут приходить люди, которые не пьют пива. В этот раз обошлось — у меня была бутылка красного калифорнийского, еще со свадьбы Сюзи».

— Надеюсь, Сюзи не семьдесят лет?