Книга Давайте, девочки - Евгений Будинас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«…Рыжий, я потом поняла, как ты был прав… Поезд дернулся, все засуетились, а ты все стоял. А я думала о том, что мальчишки почему-то не пришли. Было так обидно…»
Но это еще не отправление, просто подали паровоз.
Рыжий раздвинул всех и подошел, он сунул ей в руки вислоухого щенка. За ошейник была воткнута записка: «Меня звать Рыжий». Пес заскулил и все пытался лизнуть ее в щеку и в нос…
И тогда она окончательно разревелась.
6
Кто-то шумел, что собаку нельзя пускать в поезд, Ленка ревела и улыбалась одновременно. Все вокруг толкались, Рыжука сразу оттеснили в сторону, Ленку принялись успокаивать.
Потом поезд поехал. Очень просто: тронулся и покатил. Так всегда бывает: самое идиотское происходит просто…
Рыжук вскочил на подножку, проводница что-то завопила. Он не слышал и поцеловал Ленку в мокрые губы, совсем рядом увидев ее большие коричневые глаза…
– Карие.
Нет, коричневые. У нее были коричневые глаза. Два коричневых блюдца слез. И ужас на белом лице ее мамы. «Это чертовски вкусно – целовать заплаканных девчонок», – мелькнуло у него в голове…
Он спрыгнул с подножки и побежал вперед, обгоняя вагоны.
Проводница ругалась всеми словами, пытаясь закрыть дверь, но из-за ее плеча Ленка еще успела увидеть мальчишек, которые стояли на перевернутой скамейке привокзального сквера.
Они поменялись пиджаками. На Сюне пиджак висел, как пальто «на вырост», а у Витьки-Доктора руки по локоть торчали из рукавов. В петлице у каждого был цветок, а на голове… на сумасшедших их головах какие-то странные каски, похожие на синие ночные горшки.
Рыжий подлетел, на него тоже нахлобучили каску, все замерли, вытянулись, как на параде…
7
Пятеро пижонов, пять клоунов и придурков, пять кавалеров Ея Величества стояли, вытянувшись во фрунт, на перевернутой скамейке привокзального сквера – пять торжественных шутов, на головах которых синели закупленные в уцененке эмалированные ночные горшки, которые помогли им остаться самими собой даже в этот нелепо торжественный момент.
Они стояли на перевернутой лавке привокзального сквера за ржавыми прутьями забора, глядели вслед уходящим вагонам, фиолетовым и едким, как брызнувшие с кончика пера чернильные брызги…
Такими она их и увезла.
Фиолетовый поезд катил, наращивая скорость.
8
…На сей раз все было точно так же. «Если и иначе, – саркастически хмыкнул про себя Рыжюкас, – то лишь на самую малость».
Он подхватил под локоть Маленькую, помогая ей подняться в тамбур, затащил в него все тот же огромный чемодан и еще какие-то сумки с подарками для мамы…
– Доедешь – обязательно позвони, – сказал, не оборачиваясь, уже идя по перону к подземному переходу, ведущему на привокзальную площадь.
Сиреневый туман над нами проплывает.
Над тамбуром горит прощальная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает…
9
Он набрал ее номер через две недели:
– Ты… почему не звонишь?
– Я никогда не звоню сама. И не собираюсь к тебе набиваться. Потому что теперь все поняла. Я тебя уже не устраиваю…
– Да ни фига ты не поняла, – сказал он не очень уверенно.
Уверен он уже ни в чем не был. Хотя кое-что к разговору продумал.
– Малёк, – сказал он как можно спокойнее, стараясь интонацией проставить кавычки. – У всех вас однажды наступает очень опасный момент. Это когда вы вдруг все «абсолютно понимаете» и становитесь «умными». И это, как любишь говорить, полный звездец. Ваш «ум» вам мешает, потому что он – вопиющая глупость… Однажды доходит до того, что вы «понимаете» себе цену. И тогда вы уже ничего не в состоянии понять.
– А может быть, это просто гордость?
– Тем более, это ваша глупость. Вариантов тут не бывает.
– Ты мог бы не говорить обо мне, как о всех? Или ты убежден, что мы все одинаковые?
В этом Рыжюкас был всегда убежден.
– Так чего же ты все время ищешь?
– Дурная привычка.
Сначала умереть
1
Стендаль говорил, что вид смертного приговора не производит никакого впечатления на дикаря, не умеющего читать.
Так и Рыжюкас, оказавшись в камере изотопного сканирования, ничего не испытывал, кроме раздраженности: велели приехать к 8.30, но, сделав какой-то укол, попросили подождать аж до двенадцати… А могли, предупредить – он хоть бы почитать что-нибудь захватил.
Медики только плечами пожимали: тут люди места себе не находят, трясутся от страха, ожидая приговора судьбы, а этому – «почитать».
2
Драматургия тут проста.
Рыжюкас понятия не имел, куда шел. К медицине он всегда относился снисходительно, врачей обычно ни о чем не расспрашивал, хотя и выполнял их предписания беспрекословно.
Вот и сейчас: сказали провериться, назвали «процедура» – и ладно. А про то, что укол изотопный, что «процедура» должна показать, поражены ли у него метастазами кости и что если степень поражения окажется высокой, то его песенка спета – обо всем этом он и понятия не имел. И ушел раздосадованный: полдня угробил, чтобы услышать в конце: «У вас все в порядке. В костях скелета пока ничего нет»…
КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ
1
На самом деле метастазы в костях у него были, критически обширные очаги. Везде у него были метастазы. Рак. Четвертая категория, то есть практически безнадежно.
Здесь тоже своя драматургия. Она в том, что при сканировании произошла ошибка: что-то у них в компьютере заглючило, или в суете, которую он же своим скандалом и создал, просто перепутали данные.
Но неведение ему помогло. Хотя бы тем, что на «процедуру» он шел безо всякого мандража, чем сберег нервы, а потом и время: успел еще кое-что свое записать, купив на почте бумагу.
Ошибка при сканировании и во врачей вселила какую-то надежду, отчего приговор Рыжюкасу поначалу был объявлен не совсем категорично, несмотря на остальные, весьма плачевные результаты обследования.
Эта отсрочка позволила ему собраться с мыслями и хоть как-то подготовиться к дальнейшим решениям и действиям.
2
Узнал о катастрофе Рыжюкас случайно. Про самое серьезное чаще всего так и узнаётся.
Через три дня после приезда Маленькой в Вильнюс он отвез ее в клинику к Витьке-Доктору, на консультацию и обследование. Там все было договорено, и ее положили на пару дней. А когда он ее забирал, Малёк сказала, что ему тоже надо бы провериться.
