Книга Записки пинчраннера - Кэндзабуро Оэ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Думая об этом, я ощущал, как мое левое запястье все сильнее сжимает правая рука Мори. Не в силах терпеть боль, я попытался высвободиться, но железная рука Мори не выпускала моего запястья. Я взвыл, взвыл и Мори, из последних сил терзавший мою руку.
Теряя сознание от невыносимой боли, я вспомнил первое в своей жизни страдание. Еще ребенком я понял, что правой рукой могу сделать что угодно, а потом, поняв, что и левой рукой могу сделать что угодно, заставил их сражаться. Мать, увидев мои окровавленные руки, привязала каждую отдельно к столбу на кухне. Может быть, потому, что мне не удалось довести до конца сражение своих рук, я всю свою жизнь нахожусь во взвешенном состоянии, ничего не сумев завершить, подумал я, вопя от боли.
Патрон, теперь открывший покрасневшие от возбуждения глаза, с нетерпением ожидая моего ответа, смотрел на меня, исходившего криком, будто насмехаясь: какие у тебя есть шансы обеспечить свое существование, кроме как капитулировать и быть у меня на побегушках. И я, обратившись то ли к космической воле, то ли к Патрону, крикнул, изо всех сил напрягая голос:
— СОГЛАСЕН! — И тут же, пнув ногой кровать, бросился на стоявшего сзади противника!
Я с трудом вытащил голову, оказавшуюся между ног нефтепромышленника, которого я боднул в пах, за секунду до того, как на меня обрушился новый удар, я увидел сражающегося Мори. Мори, который в тот миг, как я бросился на стоявшего сзади нефтепромышленника, отпустил мою руку и, схватив валявшуюся на полу металлическую палку, стал избивать Патрона. Потом я увидел мужественное лицо Мори в тот момент, когда он, выбив окровавленной палкой стекло и искоса взглянув на преследующих его секретарей, выпрыгнул наружу, прижав к груди кожаный саквояж с пятьюстами миллионами иен! Схватившись с могучим противником, я с трудом удерживал его, чтобы тот не бросился на помощь Патрону, — то, что я увидел, заставило меня трепетать от волнения, так не подходящего превратившемуся мальчишке родительского волнения: ради того, чтобы хоть на мгновение увидеть героические действия Мори, стоило растить и воспитывать его! И я закричал, надрывая грудь и горло: ЛИ… ЛИ..
ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… Закричал изо всех сил-ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ…
Отброшенный огромным ботинком нефтепромышленника, я упал на осколки оконного стекла, а когда с трудом поднялся на ноги, увидел в центре площадки, освобожденной галдящей толпой, пылающую колесницу. Ряженые, все до одного, вытащили спрятанные под одеждой бидоны с керосином и лили его в огонь. К полыхавшей колеснице бежал, преследуемый полицейскими, Мори. Размахивая полураскрытым саквояжем, с развевающимися лохматыми волосами, Мори, сопровождаемый криками ряженых, криками толпы, взобрался на изгородь и прыгнул в горящую колесницу! Когда он бросился вниз головой в бушующее пламя и тело его еще летело в воздухе, уже загорелись волосы и сыпавшиеся из саквояжа деньги. Последний честолюбивый план Патрона, теперь мертвого, с отвисшей челюстью — я увидел его через плечо склонившегося над ним нефтепромышленника, — превратился в пепел. И в горящего Мори. Меня снова повалили на осколки стекла, набросились полицейские — я был весь в крови, как новорожденный, и кричал изо всех сил сквозь рыдания: ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ…
ЛЕВЫЙ ЭКСТРЕМИЗМ ПЕРЕД СУДОМ ЧИТАТЕЛЯ
Восемь лет назад Кэндзабуро Оэ в беседе «Революция. Смерть. Литература. (Опыт Достоевского и современность)», организованной журналом «Сэкай», говоря об одной из левацких группировок «Рэнго сэкигун», заявил: «Я уверен, что самые разные люди, на которых обрушилась лавина газетных сообщений о деле так называемой группы „Рэнго сэкигун“, оторвавшись от газет, сразу же обратились к „Бесам“ Достоевского. И я убежден, что благодаря „Бесам“ многие смогли понять, что представляет собой эта группа. Я убежден в этом потому, что Достоевский помогает более глубокому, более объемному пониманию того, что есть человек, что есть жизнь и смерть, что есть революция и в чем спасение человечества, когда мир находится на переломе к новому». И далее: «Каждый раз, когда я задумываюсь над так называемой ядерной стратегией, я прихожу к выводу, что идеи „Бесов“ имеют еще один аспект. Достоевский не напрасно приводит притчу об Ионе… Как известно, Иона, бродя по Ниневии, предсказывал скорую ее гибель и разгневался на бога за то, что тот не уничтожил города… Если посмотреть на эту притчу с позиций сегодняшнего дня, она находит конкретное воплощение в идее атомной войны. В Хиросиме я часто слышал от людей, переживших атомную бомбардировку, пожелание, чтобы и на головы остального человечества упали атомные бомбы, есть даже песня об этом. Такие люди считают, что человечество все равно по-настоящему не переменится до тех пор, пока атомная война не поставит его у порога гибели».
Эти раздумья и привели Оэ к «Запискам пинчраннера». (Пинчраннер — игрок в бейсболе, который приходит на помощь своей команде каждый раз, когда она попадает в тяжелое положение. Пинчраннер — своего рода спаситель.)
Обращение Оэ к русской литературе, в частности к Достоевскому, не случайно. «Писать я учился у русской литературы. Разумеется, не я один. Японская литература нового времени и современная литература в целом учились и продолжают учиться поныне у русской литературы». Эти слова Оэ объясняют многие стороны его творчества. Решив рассказать о японских леваках-, о судьбах молодежи, больной псевдореволюционностью, в «Футболе I860 года», он мысленно обратился к «Бесам» Достоевского, послужившим ему ключом к раскрытию темы. Развивая ее до постижения судеб человечества в «Записках пинчраннера», он обратился к «Мастеру и Маргарите» Булгакова, который, по словам Оэ, помог ему «выработать силу воображения».
Писательская судьба Оэ с первых его шагов и до сегодняшнего дня в полном смысле слова благополучна.
Он родился в 1935 году в горной деревушке на Сикоку, из этой глухой провинции в 1954 году приехал в Токио и успешно сдал экзамены в Токийский государственный университет, одно из самых серьезных учебных заведений Японии. Окончил отделение французской литературы. Стал писать и публиковаться еще будучи студентом. Одна из первых повестей, появившихся в 1958 году, — «Содержание скотины» — была удостоена высшей литературной премии — Премии Акутагавы. Таким образом, в литературе Оэ уже почти четверть века.
Начав с произведений, посвященных последним дням воины, первым послевоенным годам, в которых он рисовал трагедию потерпевшей поражение Японии, он пришел к глубоким философским романам «Футбол 1860 года», «Объяли меня воды до души моей» и, наконец, к «Запискам пинчраннера», знаменующим новый этап в его творчестве.
Человечество стоит на грани катастрофы, утверждает Оэ, будь то катастрофа ядерная или экологическая. Причем такая катастрофа — это не есть нечто предопределенное, привносимое извне, а порождение самих людей, плод их неразумности, недальновидности, а подчас и злонамеренности… Что способно предотвратить надвигающуюся катастрофу, готовы ли люди, и в первую очередь молодежь — а ведь помыслы ее должны быть обращены в будущее, в котором ей жить или не жить, — встретить эту катастрофу во всеоружии? Или, может быть, наоборот, люди, и опять-таки молодежь, как главная динамическая сила общества, своими собственными руками приближают катастрофу, делают невозможным ее предотвращение?
