Книга Прекрасные и обреченные - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Чувство юмора у Дот отсутствовало, но его заменяло счастливое чутье, благодаря которому в обществе мужчин она смеялась именно там, где требовалось. Определенных намерений девушка не имела, но порой втайне жалела, что неблаговидная репутация мешает обеспечить себе надежный тыл. Открыто эта тема не обсуждалась, и никаких разоблачений не делалось: мать следила лишь за тем, чтобы дочь каждое утро вовремя встала и отправилась в ювелирный магазин, где зарабатывала четырнадцать долларов в неделю. Однако некоторые парни, которых Дот знала по школе, прогуливаясь в обществе «приличных девушек», стали отворачиваться и делать вид, что с ней не знакомы. Подобные случаи ранили самолюбие, и по возвращении домой Дот плакала.

Помимо продавца с Джексон-стрит, в жизни Дот встретилось еще двое мужчин. Первый — морской офицер, который проезжал через городок в самом начале войны. Прислонившись к колонне отеля «Стоунуолл», он присматривал девушку на ночь, и в это время мимо проходила Дот. Морской офицер провел в городе четыре дня. Дот, решив, что любит его, выплеснула все неистовство первой страсти, которая изначально предназначалась трусливо сбежавшему продавцу. Морская форма — а в то время она встречалась не так уж часто — возымела свое магическое действие. Офицер уехал, надавав сбивчивых обещаний, и, уже оказавшись в поезде, тихо радовался, что не назвал своего настоящего имени.

Последовавшая за этим депрессия толкнула Дот в объятия Сайруса Филдинга, сына местного продавца одежды и тканей, который однажды окликнул девушку из окна родстера, когда та шла по тротуару. Дот знала его по имени и, если бы занимала более высокую ступеньку в обществе, познакомилась бы с Сайрусом раньше. Теперь она опустилась чуть ниже, но, как бы там ни было, молодые люди встретились. Через месяц Сайрус уехал в учебные лагеря, немного испуганный их близостью и испытывая некоторое облегчение при мысли, что Дот не питала к нему глубоких чувств и что она вообще не из тех, кто забивает себе подобными вещами голову. Дот придала этой связи романтический окрас и, теша самолюбие, убеждала себя, что обоих мужчин отняла война. Она говорила себе, что вполне могла бы выйти замуж за морского офицера. Тем не менее девушку беспокоило, что за восемь месяцев у нее сменилось трое мужчин. С чувством скорее похожим на страх, чем на удивление, она думала, что уподобится одной из «скверных девиц» с Джексон-стрит. Вместе с хихикающими подружками с жевательной резинкой во рту Дот смотрела на них с благоговейным ужасом всего три года назад.

Некоторое время Дот старалась вести себя более благоразумно. Она позволяла мужчинам «знакомиться» и целовать себя, а иногда допускала и другие вольности, но ее трио пока никем не пополнилось. По прошествии нескольких месяцев решимость или одолевавшие страхи существенно ослабли. Дот стала беспокойной, в полудреме наблюдая, как вместе с ускользающими летними месяцами мимо проходит жизнь. Солдаты, которые попадались на пути, либо были во всех отношениях ниже и примитивнее, либо, но уже не так очевидно для Дот, значительно превосходили по положению в обществе. В этом случае ее просто стремились использовать. Грубые неотесанные янки, расхаживающие толпами по улицам… А потом она встретила Энтони.

В памятный первый вечер он воспринимался всего лишь как симпатичное печальное лицо, приятный голос, средство убить час-другой, но, придя на свидание в субботу, Дот присмотрелась внимательнее. И Энтони ей понравился. В его лице девушка, как в зеркале, неосознанно видела отражение собственных трагедий.

Снова ходили в кино и бродили по тенистым улицам, наполненным разнообразными запахами, на сей раз держась за руки. Разговаривали приглушенными голосами. Пройдя через калитку, они направились к маленькому крыльцу.

— Можно мне ненадолго остаться?

— Ш-ш! — прошептала Дот. — Надо вести себя тихо. Мама еще не спит, читает свои «Пикантные истории».

В подтверждение Энтони услышал тихий шелест переворачиваемой страницы. Сквозь щели жалюзи пробивались горизонтальные полоски света, которые падали параллельными линиями на юбку Дот. На улице стояла тишина, и только компания, расположившаяся на крыльце в доме напротив, время от времени заводила тихими голосами шутливую песенку:

А когда проснешься утром,

Всех хорошеньких лошадок

Ты получишь вдруг в подарок…

Потом, будто специально дожидаясь на соседней крыше их прихода, неожиданно проскользнула сквозь виноградные лозы луна, и лицо девушки стало цвета белой розы.

Память озарилась яркой вспышкой, и перед закрытыми глазами сформировалась картина, отчетливая, как стоп-кадр на кинопленке, — по-весеннему теплая ночь с оттепелью, случившаяся среди зимы пять лет назад и уже полузабытая. Другое лицо, сияющее в свете фонаря, похожее на цветок и переменчивое, как звезды…

Ах, la belle dame sans merci, чуждая милосердия дама, живущая в его сердце, заявила о себе ускользающим великолепием темных глаз в «Ритц-Карлтоне», мимолетным взглядом из экипажа, проезжающего по Булонскому лесу! Но те ночи были лишь куплетом песни, всплывшим в памяти лучезарным сиянием. А здесь лишь слабое дуновение ветерка да иллюзии — вечный дар в предвкушении романтичной любви.

Колдовские чары развеялись, рассыпавшиеся осколки звезд снова стали светом фонаря, пение на улице превратилось в монотонное жужжание, сквозь которое проступало хныкающее стрекотание цикад в траве. Сдерживая вдох, Энтони поцеловал ее пылающие губы, а руки Дот уже обвились вокруг плеч.

Воин во всеоружии

Иссушенные недели одну за другой уносило ветром, и дальность совершаемых Энтони вылазок увеличивалась по мере постижения особенностей лагерной жизни и окружающей обстановки. Впервые в жизни он близко общался с официантами, которым раньше давал чаевые, с водителями, что снимали перед ним фуражку, плотниками, водопроводчиками, парикмахерами и фермерами, которые удостаивались мимолетного внимания при раболепном исполнении своих служебных обязанностей. За два месяца, прожитых в лагере, он не разговаривал ни с одним человеком дольше десяти минут кряду.

В послужном списке в графе «род занятий» значилось «студент», хотя при заполнении первой анкеты Энтони опрометчиво написал «литератор». Однако на вопросы сослуживцев он обычно отвечал, что работал в банке. Если бы он сказал правду и признался, что вообще ни дня не работал, его бы заподозрили в принадлежности к классу тунеядцев.

Сержант взвода Поп Доннелли имел неряшливый вид и относился к категории «старых служак», изнуренных пьянством. В прошлом он числился завсегдатаем гауптвахты, где провел долгие недели, но недавно благодаря нехватке инструкторов строевой подготовки вознесся до нынешних высот. Его лицо, изрытое оспинами, словно снарядами, вызывало ассоциации с аэрофотосъемкой «поля боя при пункте „N“». Раз в неделю сержант напивался виски в центре города, затем тихо возвращался в лагерь и падал на койку. Во время утренней побудки Доннелли присоединялся к роте, напоминая внешним обликом посмертную гипсовую маску.

Он пребывал в поразительном заблуждении, что ловко «дурачит» правительство. Восемнадцать лет сержант состоял на службе за мизерное жалованье, но совсем скоро он выйдет в отставку (здесь Доннелли обычно хитро подмигивал) и получит внушительный ежемесячный доход в размере пятидесяти пяти долларов. Такой исход расценивался как замечательная шутка, которую славный воин сыграл с десятками людей, подвергавших его, сельского паренька из Джорджии, издевательствам и унижению с девятнадцатилетнего возраста.