Книга Алтайская баллада - Владимир Зазубрин

Председатель медленно повернул голову в сторону обвинителей.

— Обвинение, у вас имеются вопросы к подсудимому?

Шмыгнув тяжелыми сапогами, привстал Кашин. Председатель застыл за столом, окаменел. Заседатель Гусев крутил длинные, жесткие, бурые усы. Масленников, наклонив седую голову и поправляя левой рукой очки, записывал у себя на бумаге:

«Спросить у няво, куды ему потребовалась етта курва Ползухина…»

Кашин откинул со лба черный, тяжелый клок волос, поправил ворот черной косоворотки.

— Вот вы, подсудимый, говорите, что хищений не было, а как же Латчин, Гласс, Гаврюхин, Брагин, Мыльников и другие все сознались, что расхищали. Кто сто пудов, кто триста? А?

Кашин был убежден в виновности Аверьянова, в его голосе дрожали иронические нотки. Он смотрел на Аверьянова, немного закидывая голову назад, полузакрывая умные, насмешливые, большие, черные глаза, колол его черной щетиной коротко подстриженных усов.

Аверьянов невозмутимо ответил:

— Я не говорил, что хищений не было. Я говорил, что таких, какие нашла ревизионная комиссия из Губрабкрина, не было.

— Ага.

Нос у Кашина тяжелый, массивный, но с острой переносицей. Раздвоенный подбородок выдается вперед.

— И вы ни в каких хищениях не участвовали?

Аверьянов вздохнул, но глаз не опустил.

— Нет, ни в каких.

— А чем вы объясните свой разговор с Мыльниковым, когда вы его упрекали, что он вас с Латчиным надул, недодал вам керосину?

— Это я его брал на пушку, чтобы поймать.

— Сколько вы заплатили и чем Ползухиной за доху?

— Доху я взял у Латчина на время, бесплатно.

— Ага.

Лицо Кашина кривится насмешливой улыбкой.

— Сколько вы подписали фиктивных актов, вернее, подложных?

— Не знаю.

— Как не знаете? Без счета, что ли, подписывали?

— Я, когда подписывал, не думал, что они подложные. Это все проделки Латчина, он мне подсовывал.

Кашин привстает, обертывается к судьям.

— Я прошу разрешения задать вопросы подсудимым: Латчину, Глассу, Гаврюхину, Брудовскому, Травнину.

— Задавайте.

— Подсудимый Латчин!

Латчин встал, по-военному вытянулся.

— …Скажите, сколько подложных актов вы подписали вместе с Аверьяновым, как это вы делали и знал ли об этом Аверьянов?

Голос у Латчина громкий, четкий.

— Шесть актов на сумму около семисот пудов хлеба и трехсот пудов мяса. Суть дела в том, что мы составляли дутые акты на хлеб и мясо, якобы принятые на хранение от «Хлебопродукта», а потом через некоторое время выдавали Брудовскому и Травнину, якобы принятые от них. Брудовский с Травниным продавали… Вырученные деньги мы делили поровну. Аверьянов аккуратно получал свою часть. Кроме того, мы составили еще акт на якобы уничтоженный керосин. Аверьянов тоже знал об этом.

— Садитесь.

Латчин сел. Аверьянов посмотрел на него с брезгливостью, но без волнения и злобы. Подсудимые Гласс, Брудовский, Травнин, Гаврюхин подтвердили слова Латчина, сказав только, что непосредственно с Аверьяновым дела не имели, знали только Латчина, но полагали, что Аверьянов в курсе дела.

Защитник Аверьянова опустил бледное бритое лицо, надел пенсне, что-то записал.

— Скажите, Аверьянов, с каким мясом вы ели пироги в день своего рождения?

— Не помню. Кажется, со скотским и немного свинины.

В публике быстрой змейкой прошипел смешок. Кашин побагровел, сдвинул брови, на секунду потерял самообладание.

— Я вас спрашиваю, знали ли вы, что это мясо было украдено с боен? Отвечайте, а не валяйте дурака, не наивничайте, все равно не поверим.

Председатель спокойно остановил:

— Государственный обвинитель, призываю вас к порядку. Вы не можете делать замечаний подсудимым. Это дело суда.

Кашин нервно откинул со лба волосы. Аверьянов не понял, почему рассердился Кашин. Не торопясь, ответил:

— Совершенно верно. Накануне это мясо было отобрано Латчиным у мясника, укравшего его. Латчин принес это мясо домой и сказал, что годится на пирог, обещал заприходовать его и засчитать мне в паек.

— Засчитал?

— Не помню.

— Ага… Латчин?

— Ничего подобного. Я взял мясо, а Аверьянов знал, что оно краденое, и о засчете в паек мы с ним не говорили.

— Аверьянов, за что вы взяли тысячу рублей у Брудовского?

— Я не брал… Я просил только Латчина заплатить в «Хлебопродукт» мой личный долг тысячу рублей, и эту тысячу я потом отдал Латчину.

— Латчин!

— Это было так. «Хлебопродукт» получал у нас две тысячи кондиционной пшеницы. Чтобы дать заработать на этом деле Брудовскому и заработать самому, Аверьянов велел отпустить Брудовскому добавочно двести пудов за мнимую кондиционность. Значит, Брудовский получил кондиционную пшеницу, а надбавку на некондиционность взял себе. За это Аверьянов потребовал с Брудовского погашение его долга по «Хлебопродукту», что и было сделано Брудовским.

Брудовский подтвердил показания Латчина, опять только заявил, что непосредственно к нему Аверьянов не обращался. Защитник Аверьянова снова что-то записал у себя на бумажке.

Кашин шаркнул сапогами, сделал в сторону суда движение всем телом.

— Я пока больше вопросов не имею.

Дергая жидкую рыжую бородку, стал допрашивать лысый, щуплый, маленький общественный обвинитель беллетрист Зуев.

— Скажите, Аверьянов, не покоробило ли вас, как коммуниста, когда Гаврюхин предложил вам муку сверх пайка? Не почувствовали ли вы, что он просто-напросто крадет и хочет угостить вас краденым?

— Очень даже покоробило…

— Какие же меры вы приняли против Гаврюхина?

— Я его обматерил, пригрозил тюрьмой.

— Вы пили казенный спирт?

— Да, один раз напился пьяный у Латчина.

— Говорил ли вам Латчин, что у вас из служащих кое-кто ворует. Ну, например, Прицепа?

— Говорил, но я считал это пустяками, думал, они берут для себя куски. Не было работников, а время горячее…

— Но все-таки вы хоть делали замечания Прицепе и другим?

— А как же, материл без пощады.

В публике опять змейкой прошуршал смешок. Зуев улыбнулся, привстал.

— Вопросов больше не имею.

Поднялась седая голова Масленникова. Масленников сердито смотрел на Аверьянова через очки.

— Скажите, подсудимый, вы были в любовных сношениях с Ползухиной?