Книга Операция "Фауст" - Евгений Федоровский

Потом наступил день, когда не пришло в ремонт ни одной машины. Тягачи куда-то запропастились. Приближался гул канонады. Солдатики сняли комбинезоны и разлеглись на траве позади бараков, подставив хилые белые спины горячему майскому солнцу.

Вдруг прибежал фельдфебель с головой, обмотанной грязной тряпкой.

– Русские танки у нас в тылу!

– За мной на склад! – закричал Хохмайстер, услышав мерный грохот танковых дизелей.

Ребята сорвали замок с оружейного склада. Каждый получил по карабину и паре гранат. К удивлению Хохмайстера, никто не хотел брать «фаустпатроны».

– «Лучшее оружие – лучшим солдатам», – фыркнул фельдфебель, вспомнив рекламный плакат этого ружья. – Ну и надули же нас с этим «фаустом»!..

Маркус со злостью выхватил у него из рук «фаустпатрон» и бросился к ограде, окружавшей мастерские. Он спрятался за грудой кирпича. Сердце стучало подобно отбойному молоту. Во рту пересохло, он с трудом сглотнул слюну. Ни о чем не думая и не соображая, он хотел только выстрелить из своего «фауста» в последний раз и умереть.

Гул приближался. Теперь он различал лязг металла. Опытным ухом отметил, что гусеницы ослабли, надо давно сменить траки, что один из цилиндров барахлит, потому так неровно, будто вздрагивая, толкается дизель в стальной утробе танка. Маркус приподнял голову, увидел облако плотной желтой пыли. В сгустке облака темнела овальная башня с длинной пушкой. На башне кто-то сидел.

Русский танк отшвырнул железные ворота, как картонку, остановился. Пыль осела. Теперь Хохмайстер рассмотрел танкиста с черным от грязи лицом и ослепительными белками. Русский спрыгнул на землю, взял поданный из люка автомат и пошел к мастерским. Там прятались ребятишки с фельдфебелем. Старый вояка, видно, и выстрелил первым. Хохмайстер не хотел уже ни стрелять, ни тем более убивать. Кому нужна лишняя кровь? Но, услышав выстрел и увидев завалившегося на бок русского, он, помимо воли, прижался к гладкому стволу «фауста», поймал в рамку прицела танк, давнул на кнопку спуска. Голубая струя рванулась вперед, взвихрилась на броне фонтаном брызг. Черный дым окутал русский танк.

Больше у Маркуса не было никакого оружия. Он упал на кирпичи, зажал уши. Только теперь к нему пришел запоздалый страх.

Подошли две тридцатьчетверки и открыли огонь. Воздух, как стекло, стал колоться на осколки, впиваясь в барабанные перепонки. Хохмайстер хотел вскочить, бежать сломя голову от адского грохота, но не смог пошевельнуться. Тело оцепенело. Чем-то тупым сильно ударило в голову, в глазах взвился сноп разноцветных искр, и он потерял сознание.

Без признаков жизни Маркус пролежал не меньше суток. Об этом говорили остановившиеся без завода ручные часы. Перевернувшись, он ощупал себя: ранений не было, лишь на затылке наткнулся на большую ссадину. Недалеко от него стоял сгоревший танк, над развалинами мастерских ветер гонял пепел…

Он встал, покачнулся на ослабевших ногах и пошел, не зная куда. Шел он долго. Он видел, как по шоссе брели люди с чемоданами, ранцами, велосипедами, детскими колясками; как мимо, то обгоняя, то отставая, проходили танки, брички, грузовики с солдатами; как горели фольварки, подожженные убегавшими хозяевами. Он слышал вопли раненых, на которых никто не обращал внимания.

Однажды его остановил патруль полевой жандармерии. У него не оказалось солдатской книжки, один погон был сорван. Его о чем-то спрашивали, он равнодушно отвечал. Старший патруля кивнул на стену домика дорожного мастера. Его подвели к каменной кладке, от которой тянуло прохладной сыростью. Изможденный солдат с эсэсовскими знаками в петлицах стал стрелять в него. Он упал, удивившись, что не чувствует боли… Он лежал и лежал у дома, хотя жандармы давно ушли. Лежал, с отрешенным спокойствием прислушиваясь к самому себе. Внутри окончательно сломалась пружина, когда-то двигавшая ход его жизни.

Наконец услышал, как из домика кто-то вышел.

– Надо похоронить его, не может же труп валяться у нас под окнами, – донесся старческий голос.

– Лучше оттащить куда-нибудь подальше, – посоветовал женский голос.

– Нынче тепло, от трупа будет нести, – не согласился старик.

Шумно вздохнув, он взялся за лопату и начал копать яму рядом с Хохмайстером. Маркус не мог сообразить, что это говорили о нем как о мертвом. Он уснул под убаюкивающее звяканье лопаты.

– Надо позвать пастора, – неуверенно сказал старик.

– Мы даже не знаем его имени, – ответила женщина.

– Но он немец!

– Теперь немцев никто не согласится отпевать… Его подняли за голову и ноги, спихнули в яму. Больно ударившись о стенку головой, он застонал. «Я не мертвый!» – хотелось крикнуть ему, но из груди вырвался лишь короткий всхлип. Старик стал вытаскивать его из ямы, бормоча с суеверным страхом:

– Господи, кто бы мог подумать!

– Мы же видели своими глазами, как вас расстреливали! – воскликнула женщина.

Хохмайстер фуражкой смахнул грязь с мундира, хотел было направиться к дороге, однако старик потянул за рукав.

– Мыкопали яму, – напомнил он.

Маркус потянулся к карману, где лежали деньги. Бумажника не было. Тогда он снял часы и отдал старику.

Через день он снова наткнулся на жандармов. Но они расстреливать его не стали, а отвели на ферму, где набралось с полроты таких же, как он, горемык, потерявших свои части. Всем вручили винтовки и приказали пробиваться к Берлину.

Ввязываться в бой никому не хотелось. Шли малыми дорогами, запасались едой в брошенных складах или отбирали хлеб у своих же крестьян.

Ночью увидели зарево. Это горел Берлин. Город уже нельзя было ни объехать, ни обойти. Обосновались на ночлег во дворе покинутой дачи вместе с беженцами. Автомагистраль проходила мимо холма, на котором стояла дача. По дороге с надрывом шли крытые армейские грузовики, бронетранспортеры, текла непрерывная река людей.

Проснувшись утром, Хохмайстер с удивлением заметил, что дорога опустела. Он вышел на лужайку. Напряженная тишина была такой глубокой, что зазвенело в ушах. Маркус вздохнул всей грудью, как узник, который только что обрел свободу.

Но скоро он услышал гул. Инстинктивно втянув голову в плечи, он нырнул в кусты цветущей сирени. Из-за деревьев выскочил зеленый самолет с красными звездами на крыльях. Истребитель пронесся над острой крышей дачи, для острастки дал очередь из пулеметов. Где-то вдали он развернулся и, сильно накренившись на крыло, снова пролетел над головами высыпавших во двор людей. И солдаты, и беженцы махали белыми полотенцами и простынями.

Через час-полтора на шоссе показалась танкетка. На ее борту алела такая же пятиконечная звезда, как и у самолета. Машина юрко вбежала во двор, откинулся лючок, на башне появился танкист.

– Гитлер капут? – крикнул он.

– Да, да! – согласно закричали немцы в ответ.

– Тогда по домам! Цюрюк нах хауз!