Книга Африканский ветер - Кристина Арноти

— Какой способ применения?

— Это шутка, мистер Ландлер. Или почти шутка. Здесь рай, если умеешь приспособиться.

Он посмотрел на меня:

— Вы ведь не родились в Америке, не так ли?

— Почему вы об этом спросили?

— Так, но готов поспорить, что у вас европейские корни.

— Я француз по происхождению и некоторое время учился в Англии.

— Я так и думал, — произнес он с удовлетворением. — И чему вы учились?

— Помимо прочего, я изучал химию. Я по образованию инженер-химик, а в компании Фергюсона занимаю должность директора по связям с Европой.

— Как повезло Энджи! Наконец-то у нее муж, работающий в ее отрасли промышленности. Это должно вас сближать. Мне будет приятно видеться с вами обоими.

— А когда возвращается ваш компаньон мистер Пфайфер? — спросил я.

— Дня через четыре или пять. Возможно, чуть раньше, чтобы воспользоваться присутствием здесь Энджи.

Гарднер становился надоедливым:

— Она обычно приходит в контору, и они вдвоем подолгу болтают, они оба фанатично преданы этим местам. Им есть что сказать друг другу. Я бы предпочел жить поближе к горе

Кения, там более здоровый климат. Но не всегда удается делать то, что хочется.

Он продолжал меня разглядывать.

— Ландлер? Разве это французская фамилия?

— Да, но эльзасского происхождения.

— Вы говорите по-немецки?

— Да.

— Великолепно! — воскликнул он, — Вы будете здесь счастливы. Я думаю о Фридрихе, это будет его праздник.

— Фридрих? Кто такой этот Фридрих?

Каждая минута готовила мне новую ловушку.

— Фридрих — это «идеальный ребенок».

— Объясните. Что еще за история с «идеальным ребенком»?

— Так его называет Энджи. Соседи Энджи, живущие в коттедже рядом с вашим, немцы. Фридрих — их сын. Энджи часто говорила: «Забеременеть легко, главное — найти хорошего отца для своего ребенка, а это сделать намного труднее». Мистер Пфайфер и я — закоренелые холостяки старого типа, нам удивительно слышать такие речи… Фридрих уже здесь на отдыхе. В этом году они приехали рано. Он присматривает за коттеджем Энджи, от него не ускользает ни одно движение, он с нетерпением ждет новой встречи с ней. Возможно, он влюблен в нее, но я не могу это утверждать. Сегодняшние дети все рано созревают, ему всего-то восемь лет, а он уже такой проницательный! Ах, нынешние детки меня просто пугают.

Я шел вслед за Гарднером. Мы подошли к входу.

— Да, — пояснил он, — Фридрих испытывает к Энджи настоящую любовь. Он проводит с ней по много часов, они гуляют по пляжу во время отлива, там можно исходить многие километры при условии, что на ногах хорошая обувь. Они ездят на машине в супермаркет за минеральной водой.

Машина? У Энджи здесь есть машина? Я подумал о плоском ключе в кармане. До нас донеслись какие-то звуки, голоса мужчин, смех. Слова на немецком языке.

Весь этот мир был враждебным для меня. Я должен спрятать Энни и немедленно уехать. Мы были уже внизу на кухне, как в дверь постучали. Гарднер открыл дверь, на пороге стоял белокурый мальчишка. На вид ему было лет семь-восемь, он был плотным, загорелым, на облупившемся носу сидели очки в металлической оправе.

— Здравствуйте, — сказал он по-английски.

— Привет, Фридрих. Представляю тебе нового мужа Энджи.

Я протянул ему руку:

— Здравствуй. Похоже, ты приятель моей жены.

Я хотел быть современным, легким в обращении, дружелюбно настроенным, но мысленно проклинал этого Фридриха.

— Вы новый муж? — спросил он недовольно, — А доктор ушел?

Он внимательно рассматривал меня.

Мне пришлось отказаться от «тона для разговора с детьми». Он рассмеялся бы мне в лицо. Я коротко объяснил ему, что с доктором произошел несчастный случай, что он умер и что я женился на Энджи. Я разговаривал с ним, как со взрослым.

Мой немецкий язык удивил его, я воспользовался этим незначительным преимуществом и рассказал ему всю историю, которая вроде бы его удовлетворила.

— А где Энджи? — сурово спросил он.

— Как обычно, в день приезда она в отеле. Она очень устала и сегодня рано ляжет спать.

— Я поеду с вами в отель, — сказал Фридрих, — Я нашел раковину, о которой она давно мечтала.

— Мой маленький Фридрих…

Я хотел погладить его по голове. Чтобы избежать моего прикосновения, он сделал два шага назад. Я ему явно не понравился.

— Придется тебе подождать до завтра со своим сюрпризом.

— Я не хочу ждать. Сколько времени вы с ней женаты?

— Полтора года.

— Вот почему она не приезжала, из-за вас.

Его светло-серые глаза, увеличенные линзами очков, продолжали меня рассматривать. Фридрих был из поколения детей, привыкших к компьютерам, телевидению, «мерседесам»-купе. Рано созревший и богатый ребенок из очень состоятельной семьи. Если бы моя мать смогла удачно выйти замуж, я был стопроцентным немцем, а не раздираемым честолюбием полукровкой, смесью латинской и германской рас. Я испытал зависть к Фридриху. Он тоже завидовал мне, но совсем по другим причинам. Короче говоря, мы возненавидели друг друга. Это было ясно, даже Гарднеру. В узком проходе, отделявшем наши коттеджи, нас ожидала группа оживленно разговаривавших людей. Двое мужчин и женщина говорили не переставая.

— Садовники разнесли весть о приезде вашей жены, — сказал Гарднер. — Все, кто живет в ближайших коттеджах, пришли поприветствовать вас.

Он подозвал их жестом и что-то сказал на суахили.

К нам подошел тощий кениец:

— Вот Абу, повар.

Я пожал ему руку. Он без конца повторял свое «джамбо», но потом сам перешел на английский. Затем настала очередь горничной. Это была красавица, чернокожая Дева Мария с чистым взором, овальным лицом и непостижимо белыми зубами. Ее улыбка могла бы очаровать самого строгого из волхвов. Гарднер подозвал второго мужчину:

— Представляю вам Дэниэла, несравненного мастера на все руки.

Меня дружеским взглядом осмотрели, оценили, заметили все детали. Фридрих взял меня за руку:

— Как тебя зовут?

— Эрик.

— Ты хорошо говоришь по-немецки. Я с Энджи учу американский язык. Она сказала мне, что, если бы я был сиротой, она бы меня усыновила.

Подошли еще несколько кенийцев и заговорили со мной на суахили.

Гарднер произнес небольшую речь и объяснил им, что я пока не говорю на их языке. Фридрих ушел. Я почувствовал облегчение, но это было еще не все. Он вскоре вернулся, держа в руке морскую звезду темно-красного цвета, как запекшаяся кровь.