Книга Колеса фортуны - Александр Егоров

— Возможно. А где они?

— Они… пошли к морю, — произнес Костик. — Туда, на маяк.

— А ты?

— А я жду, пока ты проснешься, — сказал Костик.

Я поглядел в сторону моря.

— Прости меня, Костик, — проговорил я. — Я тут кое-что понял. Я сволочь и говно.

— Ты и на говно-то не похож, — отвечал Костик со смехом, и я повалил его на песок. А Шериф ухватил Костика за ногу и потянул в костер. «Шашлык делать будем, слюшай, да?» — закричал он с неважным кавказским акцентом. Костик смеялся и отбивался, и наконец отбился и уселся, тяжело дыша и все еще смеясь. А я в который раз подумал, какой у нас на глазах вырос хороший и красивый парень.

Я сказал:

— Только ты меня понимаешь, Костик. Не повезло нам с этой жизнью.

Костик поднял на меня глаза. Он больше не улыбался.

— Кто же нам другую-то жизнь выдумает, — произнес вдруг Шериф.

Шагах в трехстах шумело море. Видимо, все было написано у меня на лице, потому что Костик попросил:

— Оставь их. Сами вернутся.

— Нет уж, хватит отрываться вдвоем, — сказал я с напускной суровостью. — Посмотрю в их честные глаза.

Подхватив бутылку коньяка, я побрел по камням к морю.

Я искал их недолго. Они уже спустились с нашего маяка. Теперь гуляли по косе, таинственно мерцающей в лунном свете. «Как первые люди на Земле, — сказал кто-то внутри. — А ты — Петр, да не первый».

Глотнув пару раз из горлышка, я двинулся дальше по каменистой полоске земли, уходящей прямо в море. Мне некуда было спешить.

— Никто мне не нужен, — бормотал я себе под нос. — У меня дохрена денег. На самолет — и к отцу в Европу. А вы здесь что хотите делайте. Мне пофигу.

Я помедлил, выбирая дорогу между двух скользких камней.

— Нет, действительно. Сколько можно х…йней страдать. Детство кончилось. Поступлю в университет. И все. Пишите письма. Я вам денег дал. Я же добрый.

Еще один добрый глоток заставил мою мысль перескочить на другую дорожку.

— А потом Макс на ней женится, а Костик будет свидетелем. А Шериф — шафером. Смешно: Шериф — шафером… И родится у них девчонка, и назовут ее… С-сука! Так и шею сломать недолго!

Споткнувшись, я чуть не выронил бутылку.

— Спокойно, не падать, — сказал я нам обоим. Поднял бутылку и посмотрел на свет: оставалось немного.

— Это… Всё как-то не по-взрослому, — продолжал я бредить вслух. — По-взрослому надо сказать ей… рассказать ей…

Кажется, меня заметили. Два силуэта робко приближались — усталые, но счастливые.

Я прошел еще несколько шагов и вновь приложился к бутылке. Бренди пилось как вода. Неужели выдохлось? Я вспомнил, как когда-то с Костиком мы таскали из бара «наполеон» и разбавляли его чаем. Тихо рассмеявшись, я увидел: Макс как будто бы наклонился к Маринке и что-то ей говорит. Мне показалось, я слышу, как она смеется. Надо мной? У меня вдруг закружилась голова: тогда, давным-давно, мне нужно было держать ее крепче и наплевать на всех, а я что наделал?

Это чувство было таким реальным, что я застонал и закрыл глаза. Что за дьявольское наваждение!

— Не могу больше, — прошептал я, сделал шаг, оступился и упал.

Эпизод62. Я увидел вспышку — как будто громадный бенгальский огонь зажегся в бархатно-черном небе. Несколько мучительных секунд я не мог даже вздохнуть; потом в разбитой голове как будто включилась запасная схема, и я снова получил способность дышать, видеть и слышать.

Я видел высокое темное небо с яркими южными звездами — мне казалось, у них действительно острые лучи, острые, как бритвы. Я слышал звук прибоя и не понимал, почему он доносится со всех сторон. «Ах да, я же шел по косе», — подумал я и порадовался тому, что могу думать.

Кто-то звал меня по имени. Я хотел откликнуться, но лишь застонал от боли. Попытался подняться, но ноги не послушались. Я помню, что испугался — но не так сильно, как следовало бы.

Макс подбежал ко мне первым. Он протянул мне руку, но встать я не мог. Макс посерьезнел, приподнял мою голову, и Маринка вскрикнула: ее мать работала в «скорой помощи», а она боялась крови.

— Держись, сейчас мы тебя поднимем, — сказал мне Макс.

— Погоди… У меня ноги не ходят, — с трудом выговорил я.

— Может, ты что-то сломал?

— Не знаю, — сказал я. — Кажется, нет. Просто ноги не двигаются.

Марина попыталась меня успокоить:

— Это бывает от удара… Посттравматический шок. Мать говорила, временно…

Если бы я тогда знал, насколько это временно, я бы тут же добил свою бедную голову о ближайший камень. Но я еще надеялся, что всё обойдется.

Они дотащили меня до берега вдвоем. Я помню ужас в глазах Костика, помню, как Шериф на руках нес меня в автобус (ноги болтались, как чужие). Помню, как от дальнего костра пришли двое взрослых, изрядно подвыпивших парней: они действительно были приезжими, но когда-то учились в медицинском и теперь предлагали помощь. Осмотрев меня, они помрачнели. Впрочем, один очень ловко перевязал мне голову.

Маринка всю дорогу до города сидела рядом. Когда мы уже подъезжали к больнице, я вдруг понял, зачем шел к ней по этой чертовой косе так долго и неудачно.

Я тихо сказал:

— Маринка, я тебе испортил день рождения. Прости меня.

— Не думай об этом. У нас будет еще много дней рождения.

— Такого не будет. Ты же знаешь.

— Глупый мальчик, — отозвалась Маринка.

— Я сам себе пообещал не делать глупостей. Тогда, давно. Но я очень хотел.

— Я знаю, — ответила она.

— Теперь это уже не важно… Но вот если бы я не оказался твоим братом?

Марина посмотрела на меня грустно.

— Лучше бы ничего не было. Никаких денег.

— Нет, ты скажи, пожалуйста.

— Когда ты посмотрел на меня в первый раз, тогда, в дверях, я подумала…

Она медленно провела пальцем мне по переносице, по губам и подбородку.

— Я подумала, что ты будешь моим. Моим самым первым.

— Господи, — прошептал я. — Или кто там. Почему же ты так с нами шутишь.

«Какие могут быть шутки, — усмехнулся голос внутри. — Но к сестре твоей вопросов больше нет. Ты понял, почему?»

«Понял», — мысленно ответил я.

«Не слышу, рядовой!»

«Уйди», — сказал я, и он ушел. На душе стало полегче.

— Маринка, — я улыбнулся и скосил глаз на Макса. — А скажи, тебе понравилось?

Эпизод63. В древнем Китае казнимых за преступное вожделение кидали в выгребную яму. В такой медленной смерти боли и позора было примерно поровну. Эта зловонная сторона конфуцианской гармонии в детстве поразила меня до глубины души, а теперь поразила в самое сердце.