Книга Мужские разговоры за жизнь - Дмитрий Пучков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С чего вы взяли, что сутенер — убогое существо, ниже которого только лагерные петухи? По-моему, это глубокое заблуждение.
— Ты серьезно продвинут в лагерных раскладах. Вещаешь из-под нар.
11.12.2007
Сегодня ажно слезу умиления смахнул, прочитав новость:
Сараскина: В 2001 году я начала составлять летопись жизни и творчества Александра Исаевича, обнаруживая по ходу дела, как много лжи и небылиц накручено вокруг его личности и биографии, как много белых пятен, несмотря на усилия мемуаристов и краеведов, очевидцев и свидетелей. Мне было хорошо известно, что к идее своей прижизненной биографии Александр Исаевич относится отрицательно. Поэтому я собирала материалы впрок. В течение нескольких лет я периодически приезжала в Троице-Лыково в дом Солженицыных с магнитофоном и конкретными вопросами, и Александр Исаевич терпеливо, с большими подробностями мне отвечал. Так, по военным картам полувековой давности мы восстановили весь его фронтовой путь, много говорили о детских и юношеских годах в Ростове, о родне, о товарищах по ГУЛАГу. Расшифровывая пленки, я всякий раз обнаруживала текст первоклассного качества. А в 2005-м в «Молодой гвардии» возник проект «Биография продолжается»: та же серия ЖЗЛ, но о живущих ныне выдающихся современниках. И тут уже все сошлось.
Неудивительно, что Александр Исаевич к такой затее относится отрицательно.
Так получилось, что свой жизненный путь он уже богато описал несколько ранее. И про жуткую жизнь на фронте, куда к нему на месячишко-другой приезжала посидеть под бомбами молодая жена. И про письма антисоветского содержания, которые он через цензуру рассылал друзьям и знакомым, — чтобы сесть самому и посадить других. И про невыносимые условия содержания в лагерях — в тепле, на придурочных должностях и в камере на троих. Ну и главное, конечно, про добровольную работу в лагере тайным осведомителем, читай — стукачом, о чем никто из поклонников Творца почему-то не знает.
Плюс мне всегда были интересны мощные параллели, проводимые Солженицыным между тем, как сидел Достоевский, и как сидел лично он, Солженицын. При этом, понятно, приговоренный к расстрелу Достоевский отбывал срок в санатории, а Солженицын — в самом настоящем аду. О чем подробно в своих произведениях и сообщает — не соображая, что городит. Зоркому глазу, конечно, видно — кто на самом деле как сидел, да только граждане с тюремным опытом книжки Солженицына почему-то не читают. А прокомментировать не мешает.
Я считаю, это прекрасно — работать с первоисточниками. Ведь кто может рассказать о себе больше, чем сам автор? Тем более такой умный.
РГ: Если не секрет, что сказал Александр Исаевич, прочитав свою биографию?
Сараскина: Этим секретом мне поделиться радостно. Он читал книгу по частям. В ней восемь частей — пролог, сорок одна глава и заключительный раздел «Вместо эпилога». По мере того как они писались, делал редкие замечания на полях, всегда только по конкретным фактам. Таков был наш уговор, и герой книги ни разу его не нарушил. Прочитав все до конца, он сказал мне замечательно добрые, благодарные слова. Записал их на пленку, которую передал мне. Я буду ее хранить как талисман.
rg.ru
И это правильно. Ибо все остальное, что не соответствует светлому образу Гениального Творца, надо просто сжечь.
Из общения в «Комментариях»:
— Как ты относишься к жизнеописанию другого сидельца — Георгия Жженова?
— Нормально. А что? Он, кстати, сидел в камере, где у меня кабинет был.
— А почему его творчество сейчас так пошло в массы?..
— А где оно пошло в массы, не расскажешь? Где он продается адскими тиражами? Где массы его читают?
— Если там черным по белому написаны факты, его не украшающие, и если многое — ложь?
— Я правильно понимаю: в массы идет только то, где факты и правда?
— Под «пошло в массы» понимаю всеобщее признание Солженицына, хотя есть немало других писателей, которые могли бы поиметь такую известность.
— Мне, камрад, не совсем понятно: всеобщее признание — это что? Ты вот, к примеру, сколько его книг прочитал? Подозреваю, что ни одной. Сколько прочитали твои друзья? Тоже, подозреваю, ни одной. Я вот прочитал минимум три, но среди моих знакомых никто не смог дочитать даже «Архипелаг». Ты не про «всеобщее признание» говоришь, а про раскрутку на Западе ровно одного произведения.
— С какого хрена Солженицын получил такую мегараскрутку на Западе и ее эхо в нашей стране?
— Много ли ты читал статей и книг Политковской? С какого хрена она так раскручена на Западе и в нашей стране?
— Кстати, не могли вы дать краткое пояснение на эту тему?
— Могу.
— Кто тут замешан, как вы думаете?
— Всемирный жыдо-масонский заговор.
— Помню, Владимир Владимирович лично к Солженицыну на квартиру приезжал, поздравлял (с днем рождения, кажись) — чем не признание?
— А у нас возле универа памятник Сахарову поставили — чем не признание?
— Признание. Сахаров не последний ученый был. Памятник возле универа поставлен вполне обоснованно.
— А Солженицын — охуенный писатель. Тоже обоснованно.
— Если вспомнить, что сей гражданин кроме всего прочего пережил рак 4-й стадии…
— А ну как грыжу?
— Дима, ты как считаешь: чтобы иметь мнение о писателе, обязательно его произведения читать? Или это не связанные вещи? Где-то у тебя похожая мысль звучала, не помню, где именно.
— Вообще, конечно, следует решительно отделять автора от произведения. Но если автор — пидор (в плохом смысле), то это практически невозможно.
— Сразу ма-а-ленький вопрос: как ты относишься к шестидесятникам, конкретно к Визбору? Или его творчество тебя не интересовало никогда?
— К шестидерастам? Никак. С Визбором знаком мало, слышал пару песен.
— Дмитрий Юрьевич, а вы в гражданско-правовых процессах принимали участие?
— Нет, я только в пытках и расстрелах.
— Если да — то в каком качестве?
— Дежурным палачом.
— А что тогда скажете про «Двести лет вместе»?
— Я себя обычно позиционирую как эксперта с мировым именем — разумным людям сразу понятно, что в ироническом смысле. А в Солженицыне никакой иронии нет — он на полном серьезе считает себя таковым. Данный опус — очередное тому подтверждение.
