Книга Свет иных дней - Стивен Бакстер

«Для этих людей, – подумал Давид, – местный сборщик десятины был фигурой пострашнее Тамерлана и Кублахана. Если бы червокамера не показала больше ничего, – думал он, – осталась бы убийственная ясность этого: жизнь большинства людей была жалкой и короткой, они не знали свободы, радости, домашнего уюта, они словно отбывали срок в темнице, и только изредка их выводили на свет».

Наконец возникло лицо девушки с темными, слипшимися от грязи волосами, с болезненно-желтой кожей и крысино-опасливым выражением – и пейзаж резко изменился. Бобби и Давид увидели, как по уныло-серой сельской местности бредет семейство беженцев-оборванцев. Тут и там возвышались горящие груды мертвых тел.

– Чума, – проговорил Бобби.

– Да. Они вынуждены бежать. Но идти им некуда.

Вскоре изображение остановилось на другом безымянном клочке земли посреди большой плоской равнины, и снова потекла жизнь одного за другим поколений несчастных крестьян, прерванная совсем ненадолго.

На горизонте возвышался нормандский собор – величественная зловещая громада, выстроенная из песчаника. Если это были фены – огромная равнина на востоке Англии, то собор, вероятно, стоял в Или[54]. Ему уже исполнилось несколько столетий, и эта грандиозная конструкция походила на гигантский песчаниковый космический корабль, спустившийся с небес. Видимо, собор полностью царил на мысленном пейзаже этих трудяг – да, собственно, в этом и состояла его цель.

Но вот и величественный собор начал сжиматься, с пугающей быстротой он принимал более скромные и простые архитектурные формы и в конце концов совсем исчез из виду.

А число людей все продолжало уменьшаться. Колоссальный отлив разносил человечество по всей планете. Завоеватели-норманны, про всей вероятности, уже покинули свои крепкие цитадели и огромные замки и убрались во Францию. Вскоре из Британии должны были отхлынуть волны захватчиков из Скандинавии и других областей Европы. В других краях близилась смерть пророка Мухаммеда, мусульмане уходили из Северной Африки. К тому времени, как Христос будет снят с креста, на Земле останется всего около сотни миллионов человек, а это было меньше чем половина населения Соединенных Штатов в то время, в котором жил Давид.

По мере того как мелькали лица женщин-предков, произошла еще одна смена пейзажа – быстрое переселение. Теперь давние пращуры Давида копались в земле на местности, покрытой развалинами – низкие стены, разрытые подвалы, обломки мрамора и других строительных камней.

А потом здания выросли, будто цветы, заснятые с помощью съемки рапидом, разбросанные камни собрались воедино.

Давид сделал паузу и вгляделся в лицо женщины, своей бабушки с восьмидесятикратной приставкой «пра». Красивая женщина лет около сорока, с синими глазами. Ее землянично-красные волосы слегка тронула седина, а нос у нее был крупный, с горбинкой – римский нос.

Унылые поля на дальнем плане исчезли, сменились видом хорошо спланированного города: Давид видел площадь, окруженную колоннадами, статуями и высокими домами с красными черепичными крышами. Площадь была уставлена торговыми рядами. Торговцы замерли в момент зазывания покупателей. Выглядели торговцы потешно – так им хотелось заполучить бессмысленную прибыль. Они понятия не имели о том, что ожидает их в самом ближайшем безрадостном будущем, они не знали, как близка их неминуемая смерть.

– Римское поселение, – проговорил Бобби.

– Точно. – Давид указал на экран. – Думаю, это местный Форум. Вон то здание – скорее всего, базилика, а там – городская палата и здание суда. За этими рядами колонн – лавки и конторы. А вон то здание, вероятно, храм…

– Все выглядит таким правильным, – пробормотал Бобби. – Даже современным. Улицы и дома, конторы и лавки. Видно, что все застроено по принципу прямоугольной решетки, как Манхэттен. Такое чувство, что можно войти в экран и отправиться на поиски бара.

Контраст этого маленького островка цивилизации с многовековым морем невежества и изнурительного труда, окружавшим его, был настолько поразителен, что Давид ощутил нежелание покидать его.

– Ты рискуешь, придя сюда, – сказал он Бобби. Лицо Бобби, повисшее над плащом-невидимкой и освещенное замороженной улыбкой далекой прапра-пра… бабки, походило на страшноватую маску.

– Знаю, – отозвался он. – И что ты помогал ФБР, тоже знаю. Это выслеживание с помощью ДНК…

Давид вздохнул.

– Если бы не я, кто-то другой придумал бы этот способ. По крайней мере, так я хотя бы знаю, что у них на уме. – Он прикоснулся кончиком пальца к настольному софт-скрину. Вокруг изображения женщины возникло несколько картинок. – Вот, смотри. Червокамера показывает все соседние помещения и коридоры. А вот – автостоянка. Я добавил систему инфракрасного распознавания. Если кто-то появится…

– Спасибо.

– Мы давно не виделись, брат. Я не забыл, как ты помог мне, когда я переживал свой собственный кризис – когда чуть не стал жертвой червокамеромании.

– Кризисы случаются у всех. Ерунда.

– Вовсе нет… Но ты не сказал мне, зачем пришел сюда.

Бобби пожал плечами, его силуэт под плащом-невидимкой оставил в воздухе едва заметный ореол.

– Я знаю, что ты разыскивал нас. Я жив и здоров. Кейт тоже.

– И вы счастливы?

Бобби улыбнулся.

– Если бы я хотел стать счастливым, я бы просто включил чип, вшитый в мою голову. В жизни есть много чего помимо счастья, Давид. Я хочу, чтобы ты передал весточку Хетер.

Давид сдвинул брови.

– Это что-нибудь насчет Мэри? Ей плохо?

– Нет. Нет, не то чтобы плохо. – Бобби провел рукой по лицу. Ему было жарко в плаще-невидимке. – Она в Единых. Мы хотим попробовать вернуть ее домой. Я хочу, чтобы ты помог мне в этом.

Эта новость встревожила Давида.

– Конечно. Ты можешь мне доверять.

Бобби усмехнулся.

– Знаю. Не доверял бы – не пришел сюда.

«А ведь я, – с нелегким сердцем подумал Давид, – со времени нашей последней встречи узнал кое-что важное о тебе».

Он смотрел на открытое лицо Бобби, в его глаза, наполненные любопытством и озаренные светом экрана, запечатлевшего сцену двухтысячелетней давности. Время ли сейчас было нанести Бобби удар в виде очередного откровения из области бесконечных манипуляций, которые творил с его жизнью Хайрем? Ведь речь шла о самом страшном преступлении, совершенном Хайремом в отношении собственного сына.

«Потом, – подумал он. – Потом. Найдется подходящий момент».