Книга Попаданец со шпагой - Вячеслав Коротин

Пришлось задуматься на предмет моей идеи с шестнадцатью направляющими – сыровата. Это со стороны пуск ракет выглядел эффектно и красиво, а возле самой стартовой площадки даже четыре снаряда, выпущенные за короткий промежуток времени, давали столько дыма, что очень хотелось покинуть это место с максимальной скоростью – дышать было и неприятно, и затруднительно. Что же будет твориться, если одновременно выстрелить хотя бы из девяти труб, не говоря уже о шестнадцати.

И что мне теперь, все бросать, чтобы переделать для ракет мой бездымный порох? В итоге одно точно не закончу, а второе, может быть, и не успею.

Кстати, при увеличении дистанции возрастало и рассеивание. То есть издалека имело смысл бить только по крупным силам противника или по осаждаемым городам. Точность ракет пока с пушками не сравнить: слишком много факторов влияют на полет реактивного снаряда данного времени, это вам не банальное ядро, которое пнули под зад, а дальше оно уже направляется по строго расчетной траектории. Слегка колеблющиеся массы ядра и заряда или скорость ветра – мелочи, практически не влияющие на результат.

То есть, с одной стороны, стрелять нужно залпами, а с другой – не выжить личному составу батареи при залповом огне – перетравятся газами, к едреной фене.

И с осколочным действием нужно что-то делать. Картечь – тяжеловато будет. Наверное, насеченные железные полоски стоит вокруг боевого заряда намотать.

Надо будет все это с подполковником обсудить.

По дороге обратно этим и занимались. И не ограничились: приехав на «базу», мы тут же засели за чертежи Александра Дмитриевича часа на три. Просидели бы и больше. Но под вечер в кабинет начальника «шарашки» заявился один из караульных:

– Так что прощения просим: у ворот какой-то мужик к господину штабс-капитану…

Тихон! Неужели добрался?!

– Александр Дмитриевич! – вскочил я со стула. – Вероятно, это мой слуга. Разрешите?

– Ну конечно, Вадим Федорович, ступайте. Только… Да на вас лица нет! Вы из-за слуги так разволновались?

Я выскочил из кабинета подполковника, не успев ответить.

Все-таки даже очень хорошие люди – дети своего века. Засядько совершенно искренне был удивлен, что меня так взволновало прибытие «какого-то мужика». И ведь не объяснишь же…

Тихон здорово похудел и выглядел не очень бодро, если что – не поленюсь к мельнику заехать и переставить на уши всю его семейку…

– Здравствуй, Тихон! Как добрался? – как мне хотелось обнять этого славного человека, но не поймут ни находящиеся рядом солдаты, ни он сам.

– Здравия желаем вашему благородию! Добрался вот потихоньку, – было видно, что он слегка не в своей тарелке.

Ну да ладно, позже разберемся. Я приказал пропустить прибывшего и провел в свою «келью».

Хорошо, что после стрельб Засядько распорядился вне срока баню протопить – Тихону она явно сейчас кстати будет.

– Как рана? Все в порядке?

– Благодарствуйте, Вадим Федорович, все зажило, рука почти свободно работает.

– А почему исхудал-то так? Неужто денег, что я оставил, не хватило? Или эти Петряковы…

– Нет, ваше благородие, у мельника меня хорошо кормили. Слова худого про эту семью не скажу. И ни копейки сверх того, что вы оставили хозяину, не взяли.

– Так в чем же дело? У тебя же достаточно денег было.

– Обчистили меня, ваше благородие. На первом же постоялом дворе. Хорошо хоть бумагу, что вы оставили, не увели. Вот пять ден и добирался, почти не снедавши.

Ни черта себе! Пять дней не есть!

Я быстро метнулся на кухню и распорядился насчет ужина. Легкого ужина. Помню, что после длительной голодовки наедаться не стоит.

После того как мужик умял половину отведенной пайки, отобрал то, что осталось, и отправил его в баньку – пусть пропарится-прогреется. А доест попозже.

Сам тем временем решил вопрос с его проживанием.

…Три дня ушло на акклиматизацию моего Планше, а потом жизнь наладилась. Моя. Тихон, придя в обычное состояние, избавил меня от всех проблем с бытом: больше не приходилось беспокоиться о чистоте одежды, питании и порядке в своей комнате.

Я и до этого и питался нормально, как все офицеры, и бардака в своем жилище не разводил, но для этого приходилось напрягаться, а теперь жизнь пошла, как в хорошем отеле: все делалось само собой.

…Вот елки! Как же агрессивно фехтует! И ведь умело. Дико трудно пробиться сквозь его «парады», а самому в защите работать приходится очень аккуратно.

На короткой «дорожке» Засядько бы меня уделал – только работа на дистанции позволяла нейтрализовать атаки этого артиллериста-фехтовальщика. Не ожидал, честное слово. Такого соперника в этом веке у меня не было. Ни Кнуров, ни мэтр Жофре, ни Егорка таких проблем не доставляли, а ведь они не из последних…

Он, впрочем, тоже был удивлен, нарвавшись в дебюте наших поединков на мои связки из двух-трех защит и подготовленные флешь-атаки.

Если взять среднее по нашим поединкам, то счет будет где-то пять-два в мою пользу, но напрягаться приходилось изрядно: ни полсекунды расслабухи – наказывал мгновенно.

Когда Александр Дмитриевич снял маску после первого нашего поединка, на его лице читался весьма сложный коктейль чувств: удивление и восхищение, слегка приправленные легким раздражением.

– Удивили, Вадим Федорович, – произнес Засядько, пожимая мне руку, – совершенно необычная у вас техника.

– Тоже удивлен, – не остался в долгу я, – вы самый сложный соперник из всех, с кем мне приходилось скрещивать клинки.

– Здесь-то как раз ничего удивительного. Я, простите за нескромность, один из самых титулованных фехтовальщиков в армии. Но о вас-то я в этом плане никогда не слышал. Тем не менее разделали вы меня под орех.

– Во-первых, под орех – это слишком: десять-шесть – вполне пристойный счет. И я выиграл во многом из-за того, что некоторые мои приемы вам незнакомы, не так ли?

– Не столько сами приемы, сколько связки из них. И двигаетесь не совсем обычно…

– Двигаюсь, как меня учили…

– А кто, позвольте узнать?

Итак… Очередная порция вранья про соседа-испанца в Америке, что, разумеется, вызвало тьму вопросов про страну, где ни разу я не был… В общем, вечер прошел в «теплой, дружественной обстановке» за парой бутылочек вина.

В дальнейшем мы с Засядько многому научили друг друга в плане фехтования, и мне, во всяком случае, парочка вновь узнанных приемов здорово помогла в будущем.

А в начале лета пришел приказ о моем назначении в Новгород.

Женюсь, женюсь…

Пожалуй, я волновался больше Насти: а вдруг в самом деле?

Гром среди ясного неба шарахнет или крест с церкви свалится, когда мы подойдем…