Книга Зимняя жертва - Монс Каллентофт

Ракель Мюрвалль упомянула и Зака, и ее саму.

«Они были здесь семь раз и ломились в дом. У полицейских нет ни малейшего уважения к пожилой женщине. Но теперь мои мальчики опять дома…»

Под мальчиками фру Мюрвалль подразумевает сыновей Элиаса, Адама и Якоба, которые вчера были освобождены, так как предъявленных им обвинений явно недостаточно для дальнейшего содержания под стражей.

Фото Карима.

Его застали с несколько искаженным выражением лица. Глаза пристально смотрят в камеру. «Разумеется, обвинение в преследовании мы рассмотрим самым тщательным образом».

«Ему не понравится этот снимок», — думает Малин.

В общем и целом представляется, что полиция увязла в этом деле. Начальник участка Карим Акбар не хочет комментировать работу розыскной группы, он утверждает, что не может обсуждать сейчас подробности расследования из-за сложившийся «щекотливой ситуации». Однако источники информации «Корреспондентен» в полицейском участке сообщают, что расследование зашло в тупик и полиция понятия не имеет, в каком направлении вести его дальше.

Малин допивает свой кофе.

Источники информации? Кто? Их даже несколько?

Она подавляет в себе желание скомкать газету, зная, что Туве захочет ее почитать. На столике у мойки противень с багетами. Два для Туве. Она обрадуется, когда их найдет.

Местная утренняя газета, любимая почти всем городом. Сотрудники знают это из читательских опросов и массового выражения недовольства в те редкие дни, когда газета не выходит по утрам из-за проблем в типографии. Иногда кажется, что народ просто душит «Корреспондентен» в объятиях, будучи не в состоянии ни посмотреть на нее критическим взглядом, ни понять того, что она никак не является их домашним печатным органом.

Даниэль Хёгфельдт сидит у своего компьютера в редакции.

Любовь, читательские отклики — это всегда приятно. Стоит ему написать что-нибудь приличное, как он немедленно получает по электронной почте с десяток хвалебных писем.

Он доволен статьей в сегодняшнем номере и порадовал себя свежими булочками с корицей из пекарни «Шелинс» на площади Тредгордсторгет. Старикашка Бенгтссон пишет вяло, ему не хватает энергии, которая требуется для такого случая, как убийство Бенгта Андерссона. Нужен хорошо сбалансированный заряд, усиливающий драматичность события.

Город, похоже, впал в депрессию, онемел от мороза. Но в откликах на статью Даниэль Хёгфельдт чувствует беспокойство. Страх пробудился в Линчёпинге, а вместе с ним и недовольство полицией, которая топчется на месте.

«Мы отчисляем пятьдесят процентов на налоги, а полиция не выполняет своих…»

Два дня Даниэль провел в Стокгольме. Жил в новом отеле «Англе» на площади Стюреплан, в номере с видом на всевозможные красоты этого бестолково разросшегося гриба.

Центральная газета «Экспрессен».

Он встретился даже с главным редактором, этим льстивым психопатом. Но в целом дело не показалось Даниэлю стоящим: да, крупная газета, высокие заработки. А дальше что?

«Экспрессен».

Стокгольм.

Не сейчас. Не время.

Сначала сделать то, что сделала та женщина из «Мутала тиднинг»: раскопать скандал в мэрии и получить Большую журналистскую премию.

В Стокгольме я бы был королем или, во всяком случае, принцем.

Почти как здесь.

Интересно, чем сейчас занимается Малин Форс?

Могу себе представить.

Конечно, она измотана, сердита и полна желания. Совсем как я, когда слишком много работаю и мало сплю. Таков человек.

«Экспрессен».

Сегодня я должен написать главному редактору. Поблагодарить и отказаться.

Юхан Якобссон пытается уговорить трехлетнюю малышку открыть рот, та упирается. Голубой кафель ванной мутнеет в его глазах.

— Мы должны чистить зубы, — убеждает он. — Иначе придет зубной тролль.

Он пытается говорить строго и в то же время ласково, но чувствует, что получается занудно и устало.

— Открой рот.

Девочка хочет убежать, но он крепко держит, разжимая, хотя и несильно, ее челюсти пальцами. Но все-таки она вырывается и выбегает из ванной, а Юхан обессиленно опускается на унитаз. К черту зубного тролля!

Работа. Когда расследование сдвинется с места? Когда наконец хоть что-нибудь всплывет? Они прочесали жесткий диск Рикарда Скуглёфа вдоль и поперек и ничегошеньки не нашли. Конечно, есть письма тем, кто повесил животных на дереве, и другим чокнутым язычникам, но в них ничего противозаконного. И это все. Осталось еще проверить пару закрытых папок.

И вся его жизнь — словно эта попытка разжать закрытый рот. А Малин и Зак, похоже, еще больше разочарованы. И Бёрье, которого отстранили. Но он, должно быть, проводит время со своей женой, с собаками или на стрельбище. Хотя, понятное дело, стрелять — последнее, чего ему сейчас хочется.

Карим Акбар протягивает пятисотенную купюру приемщику в прачечной. Он пользуется химчисткой в универмаге «Рюд сентрум» по двум причинам: они рано открываются и лучше стирают.

За его спиной — помещение «Сентрума», тесное и обшарпанное. Кооперативный магазин, газетный киоск, изготовление ключей и ремонт обуви, а также сувенирная лавка, либо еще не открывшаяся, либо уже прогоревшая.

Три костюма в пластиковых пакетах на шаткой вешалке, один от Корнелиани, два от Хьюго Босса. Десять белых рубашек сложены в стопку.

Мужчина за стойкой берет купюру, благодарит и отсчитывает сдачу.

— Спасибо, — говорит Карим.

Ему известно, что хозяин прачечной — иммигрант из Ирана, бежал со своей семьей во времена Саддама.

Кто знает, через что ему пришлось пройти?

Однажды, когда Карим сдавал костюмы, мужчина хотел рассказать о себе: о том, что по образованию он инженер, и о том, что пережил. Но Карим сделал вид, будто очень спешит. Как бы он ни восхищался человеком, борющимся за свою семью, этот человек лишь часть общей проблемы. А она состоит в том, что и в нем самом, и во всех людях иностранного происхождения видят граждан второго сорта, которые должны работать в сфере обслуживания, мало прельщающей шведов. «Следовало бы запретить иммигрантам держать пиццерии или химчистки, — думает Карим. — Так мы разрушим этот стереотип. Будут протесты из соображений политкорректности, но такова действительность. Хотя, конечно, это невозможно. А я сам? Я ничем не лучше его, кто бы там что ни думал».

Отчуждение порождает изоляцию.

Изоляция порождает насилие.

Насилие порождает… что?

Бездонную пропасть между людьми. Между семьей Мюрвалль, которая только и желает того, чтобы ее оставили в покое, и теми, кто стремится жить в обществе и быть его частью. Хотя мечты и действительность редко идут рука об руку.