Книга Пять отвлекающих маневров - Дороти Ли Сэйерс

Что же я делал в четверг? Хм… Ну конечно! В тот день мы получили сведения об инциденте на дороге Гейтхаус-Керкубри, гаечный ключ и обрезки черных волос. Это порядочно сбило нас с толку, да, Макферсон? Если бы мы были чуть порасторопнее, то смогли бы поймать Гоуэна прежде, чем он скрылся, и прилично сэкономили бы на железнодорожных билетах до Лондона. Признаю свою вину, ведь я, целиком поглощенный идеей об эксперименте с написанием пейзажа, вместо того, чтобы как следует поразмыслить, отправился к Бобу Андерсону с предложением провести своего рода реконструкцию событий в Миннохе. Я намеревался собрать вместе как можно больше художников, попросить их написать картину в манере Кэмпбелла и выяснить, сколько это займет времени. И Грэхем, и Стрэтчен, и Фергюсон согласились принять участие в этой затее, хотя последний заявил, что сия идея не слишком хороша. Однако погода спутала мне все карты.

Потом я отправился на берег Каррика, где имел возможность понаблюдать, как рисует Стрэтчен. Он чуть было не столкнул меня вниз, но, к счастью, все обошлось. К тому времени уже стало очевидно, что он либо что-то утаивает, либо кого-то покрывает, и существовала определенная вероятность того, что он причастен к исчезновению Фаррена. Между прочим, поздно вечером во вторник, обследуя студию Уотерза и выясняя, насколько удобно было поставить в переулке автомобиль, я видел, как Стрэтчен заходил к миссис Фаррен.

В субботу я практически ничем не занимался, но этот день отмечен возвращением Уотерза. Да, еще мы услышали занимательную историю в изложении миссис Смит-Лемесурье. Хотя у меня все еще оставались сомнения относительно невиновности Грэхема, с его стороны стало бы большой глупостью предложить нам подобное алиби, поэтому я согласился с Дунканом, заметившим, что леди просто потеряла голову и сама выдумала эту небылицу от начала до конца.

В воскресенье мне пришлось припугнуть миссис Фаррен, чтобы узнать, где найти ее мужа. Я настиг его в понедельник и смог взглянуть, как он работает, прежде чем полиция явилась за ним. Таким образом, мне оставалось проверить еще троих подозреваемых из числа живописцев. Приблизительно тогда же мистер Максвелл получил показания Стрэтчена, но к тому времени я уже знал об этом человеке все, что нужно.

Последнее, что я сделал, — усадил Грэхема и Уотерза копировать рисунок Кэмпбелла. Таким образом, я убил сразу нескольких зайцев: эксперимент дал ясное представление о том, как они используют и куда кладут тюбики краски, внес ясность в вопрос о том, сколько потребно времени, чтобы написать пейзаж, что само по себе крайне необходимо для придания моей версии завершенности, и, так уж получилось, художники в разговоре сами дали мне необходимую информацию о Гоуэне. Вот почему, инспектор, я отказался от поездки с вами в Лондон.

Давайте наконец приступим к главному — тому, что вы наверняка так жаждете услышать. Как же все-таки эти шестеро обращались с красками?

Гоуэн оказался жутким педантом и чистюлей. Он просто не мог рисовать, не наведя порядок. Для каждой мелочи у него отведено свое, строго определенное, место. Думаю, привычка совать краски в карман была бы для него крайней степенью падения. Кроме того, сказать по правде, я уверен, что он не способен подделать стиль Кэмпбелла, так как слишком привержен собственной манере. Также, полагаю, ему не хватает сообразительности для того, чтобы замыслить и от начала до конца воплотить в жизнь настолько изощренный план убийства. Даже в его «таинственном» исчезновении роль мозгового центра играл Хэлкок, судя по всему, весьма незаурядный интриган.

Кандидатуру Уотерза я подробно рассматривать не буду. Достаточно заметить, что он обычно кладет краски в сумку… Следовательно, держа в руках сумку Кэмпбелла, он, само собой, убрал бы их туда. Несмотря на то, что Уотерз хвастался талантом имитатора, он работал над пейзажем весьма небыстро, да и копия, скажем прямо, была не слишком хороша. Однако и не настолько неудачна, чтобы казаться нарочитой попыткой специально рисовать плохо. И, наконец, ни он, ни Грэхем во время эксперимента не выглядели так, будто картина вызывает у них какие-либо неприятные ассоциации.

Грэхем. Да, Грэхем очень умен. Именно он с первого взгляда определил, что этюд не принадлежит кисти Кэмпбелла. Он сразу отметил различия в стиле и намекнул мне на них, найдя при этом возможность ни слова не сказать напрямую. Конечно, такое поведение могло быть кульминацией его грандиозного обмана, но я совершенно уверен в обратном. Грэхем выглядел искренне озадаченным и явно что-то заподозрил. Он также упомянул, что, рисуя на природе, бросает использованные тюбики на землю или в шляпу, а Уотерз этот факт подтвердил. Ни Грэхем, ни Уотерз не продемонстрировали склонности к клептомании относительно красок. Я наблюдал за ними полтора часа и не заметил даже намека на попытку сунуть руку в карман.

Что можно сказать о Фаррене? Выяснилось, что он пользуется этюдником и аккуратно кладет каждый тюбик в отведенное ему там углубление. Не возьмусь предсказывать наверняка, как он поступит, не имея этюдника под руками, но, посещая миссис Фаррен, я обследовал карманы старой блузы ее мужа, в которой тот рисует, и не обнаружил внутри ни тюбиков, ни следов краски. В общем, я исключил Фаррена из списка подозреваемых. Не последнюю роль в этом сыграло и то, что он ничем не обеспечил собственную защиту относительно утра вторника. Ведь мы помним, что основная идея с подделкой картины состояла в создании алиби. Моя логика проста — если у Фаррена его нет, значит, оно ему не нужно.

Теперь о Стрэтчене. Он складывает тюбики на подставку мольберта, использует в работе палитру и выдавливает краски на нее всегда в одном и том же порядке, соответствующем спектру. Палитры Кэмпбелла и Стрэтчена здорово отличаются друг от друга, к тому же все тюбики, за исключением белого, нашлись в сумке. Наблюдая за Стрэтченом во время работы, я улучил возможность стянуть тюбик с кобальтом, но по окончании картины, во время сборов, он сразу обнаружил пропажу, несмотря на то, что из-за произошедшего между нами малоприятного разговора, сильно нервничал. Нет, Стрэтчен вовсе не тот человек, который мог бы уйти с компрометирующим его тюбиком белил в кармане!

И вот мы вплотную подошли к Фергюсону. Попробуем беспристрастно рассмотреть факты. Он кладет тюбики в карман, я видел это собственными глазами. Обычно Фергюсон пользуется красками из магазина Робертсона, но некоторое время назад у него на столе обнаружился фунтовый тюбик белил от «Виндзор энд Ньютон», который я лично имел удовольствие держать в руках. Только у Фергюсона в манере письма есть особая характерная деталь — страсть к синеватым теням, так озадачившим Джока Грэхема на имитированном пейзаже. Их наличие неопровержимо свидетельствует о том, что именно Фергюсон подделал картину, чтобы обеспечить себе алиби.

Помимо этого есть еще два обстоятельстве, о которых я хочу упомянуть. Фергюсон — единственный из подозреваемых, обладающий алиби, полностью укладывающимся в схему преступления. Он известен исключительной зрительной памятью и вниманием к деталям. Один лишь Фергюсон отказывался от участия в художественном эксперименте в Миннохе. И конечно, я снимаю шляпу перед мистером Максвеллом, заметившим, что именно Фергюсон знал все необходимое для того, чтобы создать достаточно убедительную инсценировку в доме Кэмпбелла. Убедительную настолько, что даже у миссис Грин не возникло никаких подозрений.