Книга Священная Римская империя. История союза европейских государств от зарождения до распада - Фридрих Хеер

называет эти массовые убийства позором, о котором французы еще горько пожалеют. Вдова несчастного Карла IX, которая была номинальной правительницей Франции (реальной правительницей была его мать Екатерина Медичи), позднее поселилась в Градчанском дворце в Праге, где по ее распоряжению была построена часовня Всех Святых. В качестве искупления за резню она основала дом для конгрегации сестер Святой Дороти в Вене. Император Иосиф II передал здания протестантам, и они по сей день являются духовным центром австрийского протестантизма.

«Ход событий в мире противоречит всякому разуму», - заметил Максимилиан послу Венеции Микьелю. Император неуклонно выступал в поддержку политики сдержанности и мира посредством переговоров, но его советы везде встречали глухие уши, особенно в Германии. Больше всего его встревожило то, что две главные контрреформаторские державы - Рим и Испания - придавали больше значения уничтожению еретиков, чем организации отпора туркам. Как с горечью заметил его вице-канцлер Засиус, папа (Пий V) не дал ни цента из гарантированного ему турецкого налога, а использовал эти деньги на постройку здания для инквизиции. Все, что сделал папа, это поднял «ненужный шум» в Германии и христианском мире.

Максимилиан надеялся вернуть «дерзкого епископа Рима» (как он назвал его в разговоре с английским послом на Шпейерском рейхстаге) на апостольскую стезю. В Риме даже опасались, что этот племянник Карла V планировал второе sacco di Roma. И хотя Рим и Испания отвергли его политику примирения с протестантами в империи, Максимилиан упорно вел ее на своих собственных территориях. Он укорил Георга Эдера - имперского Reichshofrat и университетского профессора - за его Evangelische Inquisition (1573) - злую сатиру на протестанто в и «придворных христиан» (богословы при дворе, которые не хотели быть ни лютеранами, ни папистами, а «просто» христианами) и приказал изъять этот памфлет из обращения. Император защищал своего женатого исповедника и свою собственную практику получения причастия в обоих видах - за что его постоянно упрекали в Испании, - используя тот аргумент, что его отец Фердинанд боролся за обе уступки на Тридентском соборе.

Главной заботой в Восточной Европе была борьба с турками, и здесь Мадрид и Вена тоже имели резкие разногласия. Максимилиан предпочитал иметь в союзниках поляков, в то время как Филипп II стремился к союзу с Россией и, возможно, в конечном счете с Персией. Филипп отправил посланником в Россию Фахарда; на обратном пути Максимилиан задержал его в Праге (1571-1572). Иван IV Грозный тем временем нащупывал почву для переговоров с турками, и поляки соответственно предупредили испанских и немецких производителей оружия, чтобы они не экспортировали немецкое оружие в Россию. Связь между Россией и Германией представляла огромную опасность для Польши, каковой она оказалась много веков спустя, когда генерал Веймарской республики Шект, стремившийся уничтожить Польшу, попытался соединиться с Красной армией. Отношения Максимилиана с Польшей являются одним звеном в цепи австрийской политики по отношению к Польше, которую Мария Терезия по-прежнему считала хорошей политикой для Европы. Король Польши Сигизмунд II был дважды женат, и оба раза на представительницах рода Габсбургов. После его смерти в 1572 г. Максимилиан попытался добиться для себя польской короны, но поляки избрали королем Карла Анжуйского. Для Парижа это избрание стало важным шагом на пути превращения Франции в «европейскую монархию» и получения для Франции императорской короны.

Максимилиан надеялся, что посредством договоров, заключения династических браков и ведения переговоров ему удастся помешать европейской политике выйти из-под контроля. Он хотел, чтобы люди были максимально ограждены, чтобы их можно было удерживать от саморазрушительного сумасшествия. Сады Кайзера-Эберсдорфа и Шёнбрунна, а также парк Пратер в Вене, которым часто позволяли зарасти и одичать, - подходящий для него памятник. Он был покровителем искусств и наук и привез в Вену выдающихся ученых такой величины, как ботаник Карл Клузиус (Шарль Леклюз) и медик Иоганн Крато фон Краффтхайм, которые были протестантами. Его интерес к естественным наукам, садоводству и огородничеству давал Максимилиану желанное расслабление, вытесняя из его мыслей призрака религиозных раздоров. В Эберсдорфе - его «Тускулуме» - он экспериментировал с новыми растениями; в его зверинце был слон - редкость в те времена. Как и Максимилиан I, он стремился сделать Вену по-настоящему «имперским» городом - центром европейской интеллектуальной жизни. Он был покровителем музыки и, как и его предшественники, приглашал музыкантов из Нидерландов в Вену; но он забрасывал свои сети шире и пытался переманить к себе из Рима Палестрину. Его придворным библиотекарем был нидерландец Гуго Блотиус.

В 1576 г. Клузиус посадил в дворцовых садах в Шёнбрунне и Лаксенбурге образцы красного конского каштана, которые посланник императора Давид Унгнад привез из Константинополя. Они были первыми конскими каштанами, выросшими на европейской почве. Картофель, завезенный в Европу из Америки испанцами, прибыл в Вену из Бельгии. Нидерландец Ожье Гислейн де Бусбек, который был членом придворной Венской академии и домашним учителем-наставником его сыновей, отправился в качестве его посланника в Константинополь и прислал оттуда в Вену старые рукописи и монеты; а среди растений, которые он привез из знаменитых византийских садов, были тюльпан и любимая Максимилианом сирень. Первый куст сирени из посаженных в Вене зацвел в мае 1569 г. в саду напротив дома Бусбека. Таким образом, равно как и другими способами, Максимилиан следовал предписанию греческих отцов: пусть расцветает сотня цветов. Он был согласен с Эразмом: Европа должна не превращаться в пепел, а расцвести.

А как насчет того, что угрожало и препятствовало процветанию в Нидерландах? В своей взволнованной переписке с Филиппом II Максимилиан умолял своего двоюродного брата сделать небольшие уступки протестантам, которые будут эффективно противодействовать риску возникновения мятежа и расколу его государств. О реакции Филиппа можно судить по выражениям того сообщения, которое он послал в Рим: «Таким образом, его святейшество может быть уверен, что я скорее потеряю все свои территории и пожертвую своей жизнью сто раз, чем допущу хотя бы малейшее ухудшение религии и божественной литургии. Не имею ни мыслей, ни желания быть правителем еретиков. Я постараюсь уладить религиозные распри в Нидерландах, не прибегая по возможности к оружию. Но если я не смогу, не прибегая к оружию, наладить там все по своему желанию, я полон решимости взяться за оружие». Проявляя заботу о спасении своего двоюродного брата, Филипп отправил к нему ученого-богослова Гало, который последовал за ним по пятам из Вены в Регенсбург. Эти двое двоюродных братьев, столь разительно отличавшихся по характеру, заботились о политике друг друга в отношении спасения христианства и мира, хотя их ближайшей проблемой было то, сделает ли их проводимая ими политика на данный