Книга ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко

утра я еду домой, беру эти деньги, возвращаюсь в Golden Palace и… засаживаю 40 тысяч. Сорок! Вернулся домой и думаю: ни хера себе, хорошо выступил… Что делать? Слава Богу, так сложились обстоятельства, что пришла работа. Видно, Бог дал команду, чтоб мне эти деньги вернули. И когда я начал писать, то спрыгнул с казино. Я, конечно, могу пойти сыграть, но это уже не то… Игра, я считаю, – это страшней, чем наркомания. С наркотиками, там есть физическая граница: человек потерял здоровье или сдох. А здесь, с игрой, границ нет. Игра давала мне сильные ощущения. Когда человек начинает играть, его социальная жизнь вообще не волнует. Жена, дети, работа – ничего ему не надо. Я видел людей, которые уходили в игру… Они звонили, им подвозили деньги – ну не самосвалами, но портфелями. Потом деньги снова кончаются. Ничего не волнует, вот везите сейчас еще портфель, и все. Человек начинает встречаться исключительно с девушками-крупье, которые работают в ВИП-зале. Человек 24 часа не выходит из зала, ему крупье уже и жена, и сестра, и секретарша, все разговоры, все общение – только с ней.

Я фаталист по натуре и думаю, что все происходит в то время, в которое оно должно происходить. Да, да! У меня такое ощущение. Главное – не надо упускать шанс. Всегда есть знаки, которые надо замечать. Например, когда у меня в первом браке возник роман с нынешней женой, я три года мучился, не мог уйти из дома. Всякие себе устраивал искусственные препятствия, чтобы не уйти: у меня же была маленькая дочка. А потом в один прекрасный день я пришел домой в неурочное время и мне сказали – иди на хер отсюда. И я ушел – без одежды, без ничего. В никуда. Это было совершенно просто и естественно. И я, домашний мальчик, который никогда не жил даже в коммунальной квартире, – вдруг оказался в рабочем общежитии, где люди пили с утра до ночи, били друг друга головой об стенку. Просто так, для радости. Темой их раздора не была литература, и ксенофобии у них не было, – они просто поработали и теперь выпивали. В удобства они ходили так, будто там место не обозначено. Где сел, там и навалил. И я жил там… Если б я себе такую картинку будущего представил, я б никогда не ушел! Но оказалось, что жизнь богаче вымысла. И – ничего!

Я часто вспоминаю службу в армии. Я там добился должности писаря, но она меня не удовлетворила, хотелось лучшей доли. После я попал в саперную роту, где меня начали терзать, и я воспринял это не как наказание, а как судьбу. Я всегда на это так смотрел. Когда был путч 91-го года, я спокойно подумал – ну все, этот период жизни кончился, будем жить в новых обстоятельствах. Вот и сейчас я готов к перемене участи. Когда снова заиграет «Лебединое озеро», я буду знать, что мне делать: двигаться потихоньку к заводу автоматических линий. «Вот я, не забыли? Готов возглавить плановый отдел». Буду опять сдавать ленинский зачет, – или принимать.

Мне-то нравится все, что я пишу. И чем больше я читаю себя, тем больше мне нравится. Я вообще пишу исключительно для себя…

Евгений Евтушенко. Поэт в Оклахоме – больше, чем poet

Евтушенко – это символ, один из, советской жизни. У него счастливая судьба долгожителя, который еще в старые времена был фантастически свободен и удачлив, он узнал славу и роскошь и дружбу великих, повидал мир, тогда еще для всех закрытый.

Он был красавец каких мало, с коллегами Вознесенским и Ахмадулиной блистал так же мощно, как сейчас Малахов, Ургант и Собчак. Только в отличие от теперешних телезвезд поэты развлекали не хабалок и пэтэушниц, но вполне почтенную публику, среди которой не стыдно появиться. У поэтов и поэтессы были замечательные пиджаки, и галстуки, и шпильки, и романы, и скандалы от амурных до политических, и поездки от тайги до Британских морей, далее везде. Стихи они тоже писали, часом даже неплохие, но сегодня над ними не застрелишься на могиле Есенина, и даже не зарыдаешь, и не напьешься! Почитал, похвалил, отметил достоинства и эпохально-историческое значение – но не более того, не более…

После всей той немыслимой звездности, от которой поди еще не рехнись, в наше, в новое время Евтушенко живет в свое удовольствие, женится и рожает детей, покупает недвижимость в Америке, преподает, по-прежнему пишет и – отмечает разные свои юбилеи. Дай бог всякому, как говорится.

Не зря, не зря поэт гордится своими заслугами перед русской демократией: много говорит тот факт, что чучело Евтушенко лично сжег перед публикой не кто-то, а сам Александр Андреич Проханов! Это дорогого стоит. Ну и гринкарту американцы дали, – на другом полюсе у нас Лукашенко (в рифму кстати), людям которого даже визы не дают.

На Евтушенко и прочих шестидесятников сам я смотрел когда-то снизу вверх… И верил им, кажется, во всем. И ждал от них ответов на главные вопросы.

Прошли годы.

И что теперь?

Письмо

Дорогой Евгений Александрович!

Пишет Вам в далекую Америку поклонник Вашего таланта (без иронии, реально. – И. С.) Игорь Свинаренко, из журнала «Медведь». Если помните, мы с Вами познакомились пару лет назад в Москве, в ресторане «Петрович», где мы с Вами даже выпили водки, – чем я теперь хвастаю.

Я то и дело слышу про Вас хорошее, к примеру от знаменитого старателя Вадима Туманова, которому вы крепко помогли во времена гонений. Мне было это приятно слышать.

Если помните, мы с Вами планировали сделать интервью. Вопросы вы попросили в письменном виде. Вот они. Волнуюсь, жду!

С наилучшими пожеланиями, –

Игорь Свинаренко

Вот такое письмо я написал классику. Которого в семидесятые застал в самом его расцвете; я, студент с претензией, лично стрелял лишний билет на его выступления не то что в Политехническом, но и, бери выше, в самих Лужниках! Впрочем, на стадионе, кажется, был групповой концерт, – да неважно.

Да, кстати! К письму я, понятно, приложил вопросы.

Но ответов не получил.

Может, затерялось мое скромное письмишко среди тыщ конвертов, наверно у поэта богатая почта.

А может, он уже достаточно сказал про все, что хотел, и просто неохота повторяться…

Или так: от долгой жизни в новой стране у человека переменились взгляды на разное, и теперь ему неловко от нашего русского толстопятого простодушия…

С другой стороны, мало удовольствия отвечать на мои вопросы, они, если вдуматься, если уж