Книга Проклятая война - Людмила Сурская

От его голоса стало муторно и неспокойно, я с трудом заставила себя разжать губы:

— Костя, другого не будет. Никогда. Полюбить не смогу, а чтоб был мужик, это тоже не по мне. Но и с тобой больше нет сил… Я стала чувствовать себя больной и неполноценной. И это не главное — Ада.

— Что с ней, где она? — вскинулся он.

— С ней после этой фотовыставки вчера случилась истерика.

— Дьявольщина, девочка моя, как мне тебе доказать, объяснить… Ты это ты, и никогда тебя в моей жизни никто не заменит. Я жить без тебя не смогу. Юлия, отнесись к этому по — проще, объясни дочке… Ей богу, нет причины для такой вам нервотрёпки. Чья-то злая шутка. Меня ничто не заставит потерять такой бриллиант, как ты. Пойми ты, семья и страна для меня на одной ступени. Женщина, сигареты, еда — необходимость.

Наконец-то, я заставила себя поднять на него глаза:

— Охотно верю, но фотографироваться с ней тебя никто не принуждал.

Вопрос застал его врасплох. Разве думал, что фотки попадут на глаза жены и дочери. Он смутился, но быстро оправился и взял себя в руки.

— Пойми, я не подумал… Это ж простецкое дело. Не только с ней… Люди просили. Хотели остановить мгновение. Их путь не лёгок: они уходили, чтобы жить или умереть. Я многим составлял компанию. Она тоже захотела… Ну пробыли не мало вместе…

Его неискренность меня раздосадовала.

— Не смеши меня: она — жить или умереть…

Мне хотелось сказать, нет, выкрикнуть это ему в лицо: "Я б поверила, если б она как тысячи девчонок раненных мужиков с поля боя выносила. Рискуя собой, под пулями. Уважение какое-то было бы… А она в тыловом госпитале готовилась тебя обслуживать, занимаясь в свободное время делами". Только я промолчала. Прикрыла веками глаза, чтоб его суетливость не видеть и всё.

Но его это подхлестнуло к новым оправданиям.

— Там работники госпиталя, раненные… Ты посмотри, посмотри… Пойми, дорогая… Ну просила… неудобно было отказать… ты ж всё понимаешь…

Понимать его я больше не хотела. Приглушая стон, замотала головой. От боли аж потемнело в глазах. "На глазах у всех, ни грамма стыда ни у той молодой дряни, ни у этого старого осла… Той понятно море по колено, вон как цветёт — престижно, а этот заезженный жеребец что на этой карточке изображал… Наверное, приезд командующего к раненным бойцам и снимок на память с медперсоналом… Скотство. И дело даже не в той фотографии, а в том что она сделала из неё инструмент и пустила по рукам".

Вздоха не получилось. Грудь перегородила скала. Я подняла сухие от боли глаза на него.

— Пойми и ты меня, дорогой, я больше не могу и не хочу тебя ни с кем делить. Может я эгоистка в твоём понимании, не понимаю фронтовой психологии и момента войны, но я хочу владеть тобой одна. Понятно?! Ты вообще-то понимаешь, какого мне весь этот балаган терпеть и умываться тем позором. Опять же держать в своих объятиях, любить самой, принимать твои ласки и знать, что ты вернёшься к матрасному "воробушку" и будешь чирикать, находя уже для того жизненно важного объекта свои ласковые слова играя в рыцаря. Ладно мне в спину хихикают… А Адка? Её же дразнят. Она дерётся из-за тебя. Сидел в "крестах" кулаками махала, сейчас из- за этой "подстилки" бои ведёт. Об этом ты думаешь или нет?

Он был растерян. Ведь действительно никогда после её разрешения не задумывался об этом. Естественно, считая, что раз семье не угрожает опасность, то она, то есть семья, относится к этому легко. И вот на тебе, приехали…

Растерянно поморгав он стиснув её плечи зашептал:

— Юлия, я знаю, что я поросёнок. Виноват, натворил… влез, не сдержался, увяз. Не оправдываюсь. Война. Я мужик. Тем более на моих плечах такая ответственность. Мне нужна разрядка. Тебе спасибо за понимание и разрешение. Но не искать же на каждый случай новую бабу, это ещё хуже и унизительнее, опять же болезни… К тому же на такую фурию можно наскочить… И ты же знаешь, уже проходили. Опять же, я не смогу с кем попало, а эта на тебя похожа, мне проще. Хоть какое-то удовольствие. Прилипла девчонка, пусть будет. Опять же с моим осколком в позвоночнике таза, это редкое удовольствие. По пальцам можно пересчитать. И я с ней все условия обговорил. Она предупреждена, что у меня семья, и я останусь с ней. Мы ж говорили с тобой об этом. К тому же её всё устраивает, барышня без претензий. Ты просто потерпи. Прими всё как есть и потерпи. Почти у каждого командира на фронте есть подруга "походно-полевая жена". Все ж знают об этом и мирятся. Ну война эта такая долгая… Мне иногда жаль её, на что обрёк. По-моему тебя не сам этот факт смущает, а нечто другое… Скажи, не нравится кандидатура? Сменить?

От непонимания: глухой телефон какой-то, я почти зарычала:

— Мы не слышим друг друга. Война не только для тебя, но и для меня тоже, ты подумал, что то, разрешённое тебе, позволено и мне.

Как его проняло. Ох, как он посмотрел, как развернулся.

— Что? Что ты сказала?… Ты с ума сошла, — ледяным голосом прошипел он. — Юлия, ты нарочно меня злишь, да?… Ты ж никогда такого не позволишь. Выкинь эту блажь из головы. Да я застрелю вас обоих… — Выкрикивал яростно с негодованием он.

"Вот, пошло — поехало…" От непонимания я аж топнула ногой. "Да что это в конце концов такое!"

— Каждый о своём. Как глухой с немым. Наверное, я слабая женщина и не могу перешагнуть этот порог… Да и любим мы тебя, понимаешь? Не хотим тебе мешать на дороге к счастью. Поэтому мы с Адой даём тебе свободу. Освобождаем тебя от всех клятв и обязанностей. Тем более, ты все их нарушил. Считаю что ты запутался. Мы уходим. Жильё освободим, чтоб ты мог привозить её сюда, не терпя неудобства. Квартиру закроем. Ключ у тебя есть, свои — отдадим соседям. Приедешь, заберёшь. Это всё.

У него побелело и вытянулось лицо.

— Милая, что ты такое говоришь?! — вскочив, он выдернул меня с дивана и прижал к себе с такой силой, что хрустнули косточки. — Ты ошибаешься, мне не в чем путаться. Всё ясно, что божий день.

Судя по его реакции может быть и так. Но я всё решив, была непреклонна:

— Я сказала всё. Мы уходим.

Не соскользнул, а рухнул на старый паркет.

— Нет, — он теснее прижался щекой к моим коленям.

Он беззвучно рыдал, проклиная себя за то, что не смог собою владеть. Его широкие плечи тряслись. Я в глубоком отчаянии неподвижно застыла. Мои руки повисли над ним, готовые простить и пожалеть, только я закусив губы сдержала свой порыв.

Орошив свою душу горючими слезами и немного успокоившись, он поднял лицо. Рассчитывал- вопрос решён. Натолкнувшись на стену и непонимание, он напрягся, отступил, провёл ладонью по лицу, поднялся, достал папиросы, закурил. Дохнув дыма и низко опустив голову, выпалил:

— Знай, мне без тебя не будет жизни, смерть всё время бродит рядом. Ну что ж, она найдёт меня…

"О-о-о…" Он знал по чему бил. Меня скосили косой. Как траву: "Раз!…"